* * *
— Я плакал на песке перед твоим домом; такого со мной еще не бывало.
И Николас подумал, лежа на диване рядом с Жюстиной: “Ты не прав, Кроукер. Я тоже способен чувствовать”.
— Ты не должен этого стыдиться.
— Я и не стыжусь.
— Я счастлива. — Жюстина погладила его тонкими пальцами. — Оттого, что хоть чем-то тебе помогла. — Чулки на ее ногах шуршали как крылышки цикад. — Как ты помог мне.
— Это новое для меня чувство. — Жюстина видела, как глаза Николаса обращаются куда-то внутрь.
— Я обошелся с тобой очень жестоко. Но это... это была самозащита, своего рода инстинкт самосохранения. Я вдруг понял, как близко ты подошла к моей душе, и это напомнило мне...
Ее длинные волосы коснулись его плеча.
— О чем...
— О море; это было много лет назад, в Японии. О пароме в густом тумане. — Николас замолчал, но его губы оставались полуоткрытыми, как это иногда бывает у спящего. — О девушке, которую я когда-то любил. Вся беда в том, что я думал, будто люблю ее до сих пор.
— Где она теперь?
— Не знаю. — Жюстина чувствовала, как поднимаются и опускаются его грудь и живот, мерно, будто прилив и отлив. — Она сказала мне, что любит меня. И она меня убедила — о, она умела лгать как никто другой.