— Я тоже.

— Понятно.

Жюстина не могла не заметить, как сильно изменилась Гелда, как она похорошела, с каким изяществом двигалась. И потом, в ней чувствовалась какая-то уверенность — впрочем, уверенности в ней всегда было на двоих. Это была прежняя Гелда, у которой не переводились поклонники, которую вечно куда-то приглашали. Гелда, которая так грациозно каталась на коньках, несмотря на свою полноту, что ее партнеры очень скоро останавливались на краю катка и не сводили с нее восхищенных глаз.

Жюстина всегда была слишком маленькая; слишком худая, чтобы мальчики обращали на нее внимание; слишком неуклюжая, чтобы заниматься спортом. Она только больше замыкалась в себе, и зависть поедала ее изнутри как прожорливый великан, чудом забравшийся в ее щуплое тело.

— Отец здесь? — Гелда покачала годовой.

— Нет, он в городе. — После недолгих колебаний она добавила, — У него неприятности.

— Как обычно.

— Мне казалось, семейные дела должны хоть немного тебя волновать. Мама всегда была к тебе так привязана.

И между сестрами опять встало прошлое: безобразная гноящаяся рана.

— Я не виновата, что мама так ко мне относилась, — отрезала Жюстина.

Ее душил гнев, и если раньше у нее и мелькнуло желание рассказать Гелде о Николасе, теперь это желание прошло.

— Я тоже не виновата, что я такая, как есть.

— Это всегда было твоим оправданием.

— Девушки молча смотрели друг на друга. Жюстина была в полной растерянности. “Боже мой, — подумала она отчаянно, — мы снова стали детьми. Когда мы встречаемся, мы просто не можем вести себя как взрослые; нам хочется только одного — причинить друг другу боль”.

Гелда зажмурилась от яркого солнца.

— Не хочешь зайти, на минутку?

— Нет, я...

— Пойдем, Жюстина.

* * *

— Значит, ты тоже это почувствовал.