Его снова охватило напряжение.

— Возможно, его погубили вторгшиеся к нам варвары полковника Линнера. “Итеки” задушили его. Я начал мстить. Я подложил полковнику яд, который проникает через поры кожи и не оставляет следа. Это медленно действующий яд, убивающий постепенно, день за днем.

— А что потом?

Он кивнул.

— Ты права. Юко должна умереть, но об этом не должен знать мой брат Николас. Пусть это станет для него неожиданным... когда придет час. Тогда я встречусь с ним лицом к лицу и только перед тем, как нанести смертельный удар, расскажу о судьбе его возлюбленной. Так будет исполнена воля беспокойного “ками”, который витает вокруг меня и требует возмездия и отдыха.

Смерть, смерть и снова смерть. Она витала над ними, словно их захлестнула волна в море возмездия. “Гири”, который должен выполнить Сайго, казался Акико чрезмерно тяжелой ношей. Неудивительно, что его душа обращена в прах. Как хорошо, что она понимала теперь близость его и своей кармы.

Она непроизвольно потянулась к нему, провела пальцами по его руке. Он повернулся к ней лицом, во взгляде вспыхнул вызов, и тогда она сказала:

— Позволь мне прогнать “ками” в мыслях хотя бы ненадолго.

Что-то в нем смягчилось, преграда рухнула, и гордый воитель замер в ее объятиях, как ребенок, прильнувший к материнской груди.

Холод не мог загасить огонь, и Сайго впервые в жизни почувствовал горячий прилив крови в своем пенисе от прикосновения женщины. В его отношениях с Юко всегда присутствовало некое насилие, но чаще такое происходило даже не с ней, а с юношами-любовниками, и во всем этом не было ничего, что можно назвать любовью.

Но с Акико все было по-другому. Может быть, потому, что он позволил Акико смягчить себя и овладеть собой. Да, он отдавался ее ласкам и отвечал на них нежными прикосновениями сильных и огрубевших рук, тех самых рук, которые несли другим боль и смерть, а теперь гладили в долгом легато белое, как снег, душистое тело.

В то мгновение, когда ее влажные губы коснулись его губ, когда он ощутил прикосновение ее ищущего языка к своему, он испытал возбуждение столь сильное и экстатическое, какое доступно лишь девственнику.

В искусстве любви он и был девственником. Мягкость и сострадание не находили места в его душе. Любовь была ему неизвестна. “Мити”.

Ее груди отзывались на его прикосновения. Его охватило пьянящее чувство при виде ее отвердевших сосков. Он хотел овладеть ею немедленно, настолько сильно было его желание.

Но Акико отвлекла его своими губами, движениями рук, опытных в искусстве любви, трепетом бедер.