Если он верит в Бога, то лишь в собственного, предназначенного только для него. Подобно тому как большинство людей получают энергию при общении со Всевышним, он черпал силы в своей избранности. Именно чувство избранности убеждало его в верности и необходимости собственных поступков. Без этой веры он был бы — как священник без Будды — сам не свой.

Но именно его отстранение сильно задело ее, и она не смогла удержать язык за зубами.

Глядя прямо ему в лицо, она спросила:

— Ты не получил удовольствия от нашей близости, Сайго-сан? Ты не почувствовал излияния любви, как я?

Он скорчил ироническую гримасу.

— Любовь! Пфф! Ее не существует!

— Но совсем недавно ты говорил мне, что любишь Юко, — не отставала Акико, хотя и ощущала внутреннюю неуверенность.

— То, что было у меня с Юко, совсем не похоже на то, что я испытываю к тебе, — произнес он недовольным тоном. — В то, о чем я говорил, я вкладываю иной смысл. Мои чувства к ней нельзя выразить словами. Но это определенно не любовь.

— А ко мне? — Она знала, что все равно придет к этому вопросу, но боялась, что он не сможет ей ответить и удовлетворить ее настойчивое любопытство. — Что ты чувствуешь ко мне? Неужели это тоже невыразимо?

— Вопросы, вопросы и снова вопросы. Почему это все женщины только и знают, что задавать вопросы?

Это вырвалось у него так, словно пробудился долго молчавший вулкан. Он снова принял свой воинственный вид.

— Я не переношу таких вопросов, Акико-сан. Ты прекрасно знаешь об этом и все-таки продолжаешь задавать их.

— Но я же человек, — сказала она с грустью, — чего не скажешь о тебе, “оябун”.

Он засмеялся низким гортанным смехом.

— “Оябун”, вот как? Ну хорошо, Акико-сан, очень хорошо. Ты видишь меня насквозь. Как твой наставник, твой повелитель я расскажу тебе об этом, потому что ты умеешь поднять мое настроение.

Теперь он подозревал, что непоколебимые ранее основы его существования разрушаются под ее влиянием. Ослепительные лучи солнца прорвались сквозь просветы в облаках; чувства переполняли Сайго, и озаренный светом ландшафт показался ему чужим, отгороженным невидимой границей. И словно из глубокой тьмы, мерцая огненными языками, перед ним предстал погребальный огонь.

Казалось, сейчас, когда он смотрел на Акико, его внезапно осенила мысль, что на самом деле он никогда не любил Юко и не мог понять, что в отношениях между людьми вместо отчуждения и эгоистического удовлетворения может возникнуть особая теплота чувств.

Он жадно вбирал глазами Акико с глубоким сексуальным волнением. Он не испытывал к ней той агрессивной тяги, какую испытывал к Юко или к многочисленным партнерам-мужчинам. Он ощущал теплоту, которая была для него утешением. Он понял, что говорил ей сегодня не то, о чем думал, причиняя ей страдания, сам того не подозревая.