— Театр невероятно кружит голову — ничто не может сравниться с живым представлением, — однако со временем, работа в нем начинает очень напоминать самообслуживание. Театр представляет собой такую чудовищную структуру, в которой по самой ее природе все так переплетено, слито воедино, изолировано от остального мира. Он становится чересчур удобной, я бы сказал, нишей, и я стал замечать в себе лень, вызывавшую у меня самого презрение. Я постепенно осознавал, что работаю не на всю катушку, хотя долгое время врал самому себе, полагая, что все идет как надо.

— Для меня мир кино всегда являлся неким гигантским существом, наводящим ужас одними своими размерами. — Он покряхтел. — Переезд из Нью-Йорка в Голливуд был для меня еще одной головной болью. Я рос в полумраке, царящем в театрах, учась на легендарных произведениях искусства. Работа в Голливуде походила на покорение Олимпа.

— И теперь, я полагаю, — подал голос Рубенс, — ты собираешься сказать нам, что жаждешь вернуться в ту буколическую пору своей жизни, когда ты был главным режиссером в театре, зарабатывая сотню фунтов в месяц. Хорошая, честная работа. — Он и не пытался скрыть своего сарказма. — Гм. Назад к земле, старина, да? Вновь омыть свои руки огнями рампы.

— Ни боже мой! — Марион рассмеялся. — Я бы не вернулся туда даже за весь урожай чая, выращиваемого в Китае или, чтобы быть более современным, угля, добываемого в Ньюкасле. — Он покачал головой. — Нет, я думаю, что-то буколическое можно найти разве что в детских книжках типа «Волшебник страны Оз». Кстати, заметь, она написана американцем. В нашей «Алисе в стране чудес» ты не найдешь фразу как «О тетя Эм, ничто не может сравниться с домом!» или эту суровую протестантскую мораль.

— Разумеется, нет, — смеясь, согласился Рубенс. — У англичан слишком кривые позвоночники для таких прямых и узких путей.

— Слишком справедливые слова!

Когда машина выехала за северную границу парка, Дайна выпрямилась и, слегка задыхаясь, сказала:

— Алекс, не поворачивай пока назад.

— Куда везти, мисс Уитней? — Он смотрел на нее из зеркала, висевшего у него над головой. В его темных глазах нельзя было прочесть ничего.

— Езжай на север, — приказала она, — мимо 116, а затем возвращайся назад по Пятой Авеню.

— Что ты задумала? — спросил Рубенс.

— Ничего, — ответила она, не поворачиваясь. Она держалась обеими руками за металлический край опущенной стеклянной перегородки. — Не спрашивай меня ни о чем.

В салоне лимузина наступило молчание. Они повернули и остановились перед светофором. Дайна вглядывалась в черные лица людей, проходящих мимо. Они словно являлись частью иного мира, настолько же далекого от ее, насколько Плутон — от Земли.