Когда Николас второпях засовывал в чемодан белье, паспорт, деньги и прочие необходимые в дороге вещи, в комнату вошла Уми.

— Есть многое, о чем с тобой хотел бы поговорить Нанги, но, из соображений приличия, так и не решился, — сказала она. — Он принадлежит к старой школе. Ну, а я... Отдавая старой школе должное, я все-таки более свободна. Моя значимость в жизни меньше, но вижу я больше. Понимаешь?

Николас прекратил сборы, так и не донеся до чемодана приготовленную пару рубашек.

— Я всегда прислушиваюсь к тому, что ты говоришь, Уми, — сказал он. — Ты разве не знаешь?

Уми подошла к нему вплотную, повернула его лицо к свету, взяв за подбородок.

— Что я вижу? Ты переменился, Николас.

— Я — тандзян, — объяснил Николас.

— Не в этом дело, — сказала Уми. — Тандзяном ты рожден, унаследовав это от матери.

Николас отпрянул:

— Ты об этом знаешь? — Она кивнула. — А Нанги?

— И Нанги знает.

— Но почему вы молчали об этом?

Она улыбнулась.

— Ты бы все равно не поверил, — убежденно сказала она. — Да это и не наше дело.

Николас бросил рубашки в чемодан.

— Да я и сейчас этому не совсем верю.

— Не тандзянство тебя изменило, Николас. — Она все всматривалась в его лицо, наверно, с такой же сосредоточенностью, с какой изучала тексты памятников человеческой культуры.

— Я стал сильнее, Уми. Будучи ниндзя, я никогда не чувствовал себя таким сильным.

Глаза Уми все еще изучали его.

— Дорокудзай близок, — сказала она. — Ближе, чем ты можешь себе вообразить.