— Это очень любезно с вашей стороны, лейтенант.
Они покончили со всеми положенными формальностями в кабинете Эйлбемарла.
— Он не очень шикарный, — скромно сказал детектив, — но все-таки личный.
— После камеры, — заметил Брэндинг, — он мне кажется чертовски уютным.
Эйлбемарл оставил их на минуту, чтобы подшить к делу подписанные Брэндингом бумаги и принести его вещи.
Оставшись одни, Брэндинг и Шизей посмотрели друг на друга.
— Я все время здесь думал только о тебе, — признался он. — И ненавидел тебя всеми силами души.
Шизей спокойно встретила его взгляд:
— Значит ли это, что теперь ты думаешь иначе?
— Можно подумать, тебе до этого есть дело! — с горечью воскликнул Брэндинг. — Ты держала меня за полного дурака!
— Неужели ты действительно так думаешь?
— Пожалуйста, не надо! Не отпирайся. Я прекрасно все понимаю!
Тут Брэндинг заметил, что Эйлбемарл вернулся и стоит в дверях. Воцарилось неловкое молчание.
Детектив сочувственно оглядел их.
— Немного поцапались? — Он присел на угол стола. — Но мое дело сторона, верно? — Он распечатал большой конверт из бурой манильской бумаги и передал его Брэндингу: — Проверьте, все ли на месте.
— Все, — коротко бросил Брэндинг, рассовывая по карманам бумажник, записную книжку, ключи и прочие предметы, на полицейском жаргоне называемые «личными вещами».
— Подпишите здесь. — Затем Эйлбемарл кивнул, давая понять, что официальная часть закончена. — Я вот что хотел сказать вам, сенатор. Вы, конечно, вольны воспринять мои слова, как вам заблагорассудится. Это ваше дело. Но не могу умолчать, что эта девушка — крепкий орешек. Не знаю, какие у вас с ней отношения, да и знать не хочу. Может, уже слишком много воды утекло... — Он пожал плечами. — Но все равно, я хочу, чтобы вы знали. Она, как львица, боролась за ваше освобождение, не боясь даже себя подставить под мои выстрелы.
Он положил листок, подписанный Брэндингом, в ящик стола.
— Что там ни говори, а это что-то значит, когда люди себя не жалеют. Во всяком случае, мне так кажется. — Он улыбнулся: — А там кто знает?
Он слез со стола.