— Боялся — чего?

— Что там околачивается мерзавец, который это сделал.

— В таком случае как же вы бросили дочь — раздетую, связанную, беззащитную?

— Мне пришло это в голову в пути, когда я почти уже доехал до дома Фаулеров. Заметьте, езды до Фаулеров — десять минут.

— Да, но пока вы ехали, будили их, пока они собирались и ехали на стрельбище, прошло минут тридцать, не меньше. Вы обратились за помощью к Фаулерам, прекрасно, однако после этого любой человек, тем более отец и воинский начальник, поспешил бы назад, на место происшествия, и контролировал ситуацию, пока не подоспеет поднятая по тревоге кавалерия.

— Что вы хотите узнать, мистер Бреннер, мои поступки или мотивы поступков?

— Не поступки, сэр. Я хочу уяснить ваши мотивы.

В нормальной ситуации таким тоном с генералами не говорят, но сейчас обстоятельства были чрезвычайные.

— Вероятно, вам известно больше, нежели изволите демонстрировать. Я с самого начала заметил, что пальца вам в рот не клади. Если вы такие догадливые, то, может быть, скажете, какие же у меня были мотивы?

— Вы хотели, чтобы дочь немного помучилась, — неожиданно заявила Синтия.

Стена крепости рухнула, и она бесстрашно бросилась в пролом.

— Вы прекрасно знали, генерал, что ваша дочь не подвергалась насилию. На нее никто не нападал, когда она ждала вас. Вместе со своим сообщником она позвонила вам, включила записанную заранее пленку и вызвала вас туда с единственной целью — чтобы вы и миссис Кемпбелл увидели ее в этом ужасном положении. Это логически объясняет всю цепочку событий. Объясняет, почему вы бросили ее там одну, попросили Фаулеров привезти дочь, а сами остались у них в доме, ни слова не сообщив об этом полиции и следствию. Вы были очень сердиты на Энн за то, что она сделала.

Генерал Кемпбелл впал в глубокую задумчивость, размышляя над ошибками, совершенными несколько дней назад, и десять лет назад, и над тем, что он может теперь сделать. Наконец, после долгого молчания, он заговорил:

— Карьера моя кончена. Я уже написал рапорт об отставке, который пошлю завтра, после похорон. Сейчас передо мной стоят вопросы: что именно вы должны знать, чтобы найти убийцу, в чем я должен признаться и кому польза от того, если будут и дальше пятнать память о дочери. Может быть, это эгоистично с моей стороны, но я должен подумать о жене и сыне и иметь в виду интересы армии... Я не частное лицо, мое поведение во многом отражает военную профессию, и мой позор может привести к упадку морали в офицерском корпусе.

Мне хотелось сказать: морали в офицерском корпусе Форт-Хадли дальше падать некуда, генерал действительно не частное лицо и не имеет права эгоистично надеяться, что с ним обойдутся как с частным лицом. Репутация его дочери не является вопросом первостепенной важности, я сам позабочусь о том, что и сколько мне нужно знать, чтобы найти убийцу, и, наконец, последнее — карьера его кончена. Но вместо всего этого я сказал: