— А она видела ту, что лежала на кровати?

— Нет, но та ее увидела. Она завизжала, и визг длился и длился, пока она не свалилась замертво. И тело ее лежало там еще долго, потому что никто не хотел туда входить.

Валентина с треском раскрыла веер. На этот раз мне удалось не вздрогнуть.

— Запах стал совершенно невыносим.

Она улыбнулась, обращая свои слова в шутку, злобную шутку, но выражение лица у нее не было шутливым. В глазах стоял испуг, как бы жестока ни была улыбка. И она вышла, взмахнув черной шторой.

Все мы трое явно вздохнули с облегчением, когда штора закрылась, и переглянулись.

— И почему мне кажется, что не мне одной будет сегодня тяжело вынести напряжение?

Ашер так и держал Жан-Клода за руку, но повернулся, чтобы видеть нас обоих.

— Мюзетт чует ложь и не поверит ей.

— Мы с Валентиной только что говорили о матери всех страшных вампиров, а ты тут же снова о Мюзетт.

Ашер сжал мне руку и вздохнул:

— Ласковая тьма не заберет меня сегодня, Анита. Она не пригвоздит меня к столу, не расстегнет на мне одежду и не возьмет силой. А Мюзетт может.

— Ты теперь в нашей постели, Ашер, и правила гласят, что она не может тебя забрать.

— Но она чует, что это ложь.

— Если тот факт, что мы с тобой не имели сношения, на вампирском радаре превращает наши слова в ложь, то с этим я ничего не могу поделать.

— Мюзетт желает, чтобы это было ложью, ma petite. Она ищет любой повод, который расширит ее поле действий. Твои сомнения и сомнения Ашера ей такое поле дают.

Я закрыла глаза и медленно сосчитала до десяти. Когда я снова открыла их, оба вампира смотрели на меня со всем искусством держать непроницаемую маску на лице. Я глядела на эти живописные портреты, вдруг ставшие трехмерными, весьма жизнеподобными, но все же не живыми.

Я стиснула руку Жан-Клода, и он ответил на пожатие.

— Ребята, не делайте каменных морд. Мне и без того сегодня хватит хлопот.

Они оба моргнули — долгим грациозным движением — и снова стали «живыми». Я поежилась и отобрала руку у Жан-Клода.