Как выяснилось, адвокаты Вальда предприняли попытку оправдать действия своего подзащитного тем, что он якобы был соблазнен мстительной девицей, в результате чего, ослепленный любовью, поддался на ее хитрость и пришел в дом Эмбер. Как и ожидалось, они предпочли умолчать о деталях происходивших там событий.
Как мне показалось, Грейс словно рассталась с какой-то частью своего прошлого, отчего стала более мягкой и даже нежной, смирилась со случившимся и его последствиями.
Мне понадобился почти месяц, чтобы набраться смелости и задать дочери тот самый вопрос, который мучил меня с самой первой минуты, как я узнал о ее любовной связи с Эриком Вальдом: знала ли она о том, что тот пистолет сорок пятого калибра, который Вальд приказал ей похитить из моего письменного стола, предназначался для убийства меня и ее матери?
Пожалуй, это был первый случай со времени ее ареста, когда она полностью «сломалась», а потоки ее слез подсказали мне: Вальд
Я поверил ей и до сих пор хочу верить в это.
Буквально на следующий день она сообщила мне: она почти готова встретиться со своей матерью.
* * *
Эмбер дважды приезжала к нам домой.
Видимо, нет особой необходимости говорить: те подводные течения, которые обычно возникали во время этих ее визитов, не способствовали упрочению близости между мужем и женой.
Эмбер также понимала это. И второй ее визит — кстати, по нашему приглашению, — скорее всего, был последним. На следующей неделе она отправляется в Нью-Йорк.
Я проводил ее к машине, когда она уходила, и между нами вдруг воцарилось неловкое молчание.
— Расс, останься моим другом. Ты же знаешь, никто из нас не молодеет.
— Я знаю. Я постараюсь. Я и сейчас являюсь им.
— Скажи, неужели, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, ты и в самом деле продолжаешь считать меня порочной личностью?
— Нет. Просто ты женщина, которая сама сотворила себя и свою жизнь, и я люблю тебя за это.
— Да, сотворила себя, словно какой-то научный проект. Наспех, шумно и, в общем-то, без особой пользы.
— Просто ты оказалась в невыгодном положении.
— То есть?
— Ты была одна.