Но казалось, что внутри него была какая-то мрачная сущность, тлеющая, подобно угольку, ненависть, и в те месяцы после его рождения Алисе иногда чудилось, что его темные глаза смотрели на нее с этой недетской ненавистью. Глаза Лео Драйера? Или, может быть, глаза того молодого офицера, который тогда словно извинялся своим жестом? Если Алиса будет уверенной, что молодой офицер может быть его отцом, это послужит ей хотя бы слабым отдаленным утешением, но мог ли тот голубоглазый саксонец зачать этого смуглого мальчугана? Пожалуйста, не дай ему быть сыном Драйера, пожалуйста, не дай ему вырасти похожим на человека, которого я ненавижу и боюсь больше всего на свете!

Альрауне жил и спал в одном бараке с женщинами, а его площадкой для игр был двор, где проходила утренняя перекличка. Его одеждой было все, что женщины могли смастерить для него из собственных вещей или каких-то обрывков, а его игрушки были сделаны из кусков дерева — вырезанные фигурки или кубики, которые женщины красили в разные цвета с помощью гущи от безвкусного кофе, который пили.

Когда полячки в другом бараке получали посылки с едой, они тайком приносили маленькие подарки для него. «Мясные консервы для малыша, — говорили они, — и баночка мясной эссенции. Полную ложку растворить в горячей воде, очень питательно». Совсем редко могла появиться трогательная малюсенькая баночка джема. «Сладости, — говорили они, кивая и улыбаясь, — малыши любят сладости».

Одна из молодых девушек, которую привезли в Освенцим вскоре после Алисы, горевала из-за потери маленького брата, погибшего во время резни «хрустальной ночи». Ее брат был бы такого же возраста, как Альрауне, говорила она, поэтому она любила проводить с ним время, петь ему песенки, которые уже не споет своему брату, рассказывать ему истории, которые ее братик теперь уже не услышит. Алиса могла бы плакать от жалости при виде этой картины, но...

— Каждый раз, когда я смотрю на него, — сказала она Илене, — я вижу лица тех, кто изнасиловал меня в ту ночь. Чаще всего я вижу лицо Лео Драйера.

— Но Альрауне наполовину твой, неважно, кто его отец, — сказала Илена. — Его качества наполовину твои, возможно, больше чем наполовину. Ты будешь чувствовать все иначе, когда он будет старше, когда ты отойдешь от того, что они сделали с тобой в ту ночь.

Алиса подумала, что никогда не станет чувствовать иначе, и она не была уверена, что сможет когда-нибудь отойти от событий той ночи, но ничего не сказала.

Сезоны еще раз сменились, а потом еще дважды. Война продолжалась где-то за мрачными стенами Освенцима. Время от времени они получали вести об этом, хотя было невозможно узнать, насколько точными были эти новости. Но бои точно шли в небе над Германией и Англией, и корабли уничтожались в океанах, дома и города взлетали на воздух, мужчины и женщины становились бездомными. В Освенциме же заключенные наблюдали за сальным дымом, выходящим из высоких каменных труб крематория, и молились своим богам, чтобы их не выбрали для газовых камер.