Его слова являлись таким же не вызывающим сомнений объявлением войны бретонским и французским судьям, каким когда-то стал поднятый над головой меч, угрожавший англичанам у Орлеана. История может назвать совсем немного сражений, исход которых был бы так же очевиден и предрешен, как то, в которое бросился Жиль де Ре. Но он никогда не отличался трусостью, и нам не следовало удивляться его словам, которые застали нас врасплох. Брошенный им вызов пронесся по залу, и единственным звуком, нарушавшим тишину в течение нескольких секунд, был лишь шорох пергамента с обвинениями, выпавшего из рук удивленного Шапейона. Он тоже оказался не готов к такому повороту событий.

Когда заговорил епископ, его голос звучал твердо, хотя и очень тихо:

– Как пожелаете, лорд Жиль. Это ваше право, и оно будет вам даровано.

Они обменялись обжигающими взглядами, исполненными неприкрытого презрения. В них не было даже намека на учтивость и любезность, которая потом появится на страницах официальных отчетов. Вне всякого сомнения, никому из писцов не захочется запечатлеть на бумаге гневные слова Жана де Малеструа.

– Жиль де Ре, барон и рыцарь, – провозгласил епископ, – вам велено явиться в этот суд двадцать восьмого числа настоящего месяца сентября, тысяча четыреста сорокового года, где передо мной и святым отцом Жаном Блуином вы ответите за все преступления и злодеяния, перечисленные в заявлении Гийома Шапейона, которому мы поручаем и впредь исполнять роль прокурора, с коей он справляется весьма успешно. Именем Господа нашего и закона вы ответите за все свои прегрешения.– Он помолчал немного, а потом добавил: – И да смилуется над вами Бог, если на то будет Его воля.

Я сидела на каменной скамье, стоящей перед комнатой, в которой прежде встречали гостей аббатства. И хотя в здании нашлось бы множество замечательных мест, где можно было оставаться незаметной для посторонних глаз, это я любила больше остальных. Отсюда я могла наблюдать за посетителями и просителями, коробейниками, кредиторами – за всеми, у кого имелись здесь дела, включая представителей аристократии.

Впрочем, сейчас я погрузилась в свой собственный крошечный мирок и не заметила бы даже самого Папу, если бы он здесь появился. Когда стало ясно, что зрителей не пустят на заседание, толпа, собравшаяся на площади утром, разошлась, оставив кучи мусора, чтобы уборщикам было чем заняться. С самым искренним возмущением я пыталась понять, зачем нужно устраивать на площади помойку, когда за стенами и без того столько грязи.