– Я догадываюсь о чем ты, – покачал головой мормон, – но ты ошибаешься: я не считаю, что единственное, на что годится золото – делать из него писсуары для пролетариев и биде для пролетарок; я не согласен, что от каждого надо брать по возможностям, а платить по потребностям; я по-прежнему стою на том, что экономическая теория Маркса порочна, потому что он неверно рассчитал формулу прибавочной стоимости; я не хочу построить рай на Земле, Андрей, и силой затащить в него все народы; я не сделался коммунистом, а как был так и остался человеком западной цивилизации, мормоном. Поверь, Андрей, я заявляю это со всей ответственностью.

– В таком случае, Джон, – сделав круг по кабинету, вернулся к столу Джонсона-Джонсона, встал на коврик-антенну точно под угадываемый в деревянной люстре глазок видеокамеры Илларионов, – деньги больше не являются основополагающей ценностью для западной протестантской цивилизации, а стало быть, и для всего человечества. Как давно, Джон? И что вы предложите нам взамен?

– Ты задаешь опасные вопросы, Андрей, – опершись на столешницу, тяжело поднялся, вышел из-за стола Джонсон-Джонсон. Илларионов был готов поклясться, что американец выключил видеокамеру. Коврик под ногами Илларионова как будто вздрогнул. Джонсон-Джонсон отключил и антенну. Теперь произносимые ими слова не записывались для истории и не транслировались на спутники, а рождались и умирали (или навечно вмазывались в астрал) здесь, в комнате, в старинном отреставрированном особняке в самом центре столицы всех времен и народов, как объяснил по радио «Европа плюс» непонятливым ди-джей Андрей Водолей, а именно в Москве. – Разве твой отец и генерал Толстой не объясняли тебе, что, задавая подобные вопросы, а главное, получая на них ответы, ты заедаешь собственный век, Андрей?

– Я уже столько их задал и столько получил ответов, что мой век давно должен был закончиться. Может быть, мне отпущено два века?

– Так не бывает, Андрей, – рассмеялся Джонсон-Джонсон, – ты всего лишь простой смертный. Ты давно прожил свой век, а сейчас доживаешь чужой.

– Чей? – спросил Илларионов.

– Как будто не знаешь, – внимательно посмотрел на него Джонсон-Джонсон. – Своего отца.

– Это невозможно! – воскликнул Илларионов. – Отец ушел сам!

– Ему была отпущена бесконечность, – произнес Джонсон-Джонсон. – Но ты прав, он искал смерть, точнее, некий ее эквивалент, как некоторые наши люди во Вьетнаме, а ваши в Афганистане, а сейчас в Гулистане. Он завешал бесконечность тебе, Андрей, хотя и знал, что при переходе к простому смертному бесконечность, так сказать, теряет качество. Но и того, что у тебя еще остается, Андрей, несмотря на все твои потери, вполне хватит, чтобы дожить до глубокой старости в достатке, покое и с миром в душе. Твой отец рассчитал все удивительно точно. Ошибся только в одном. Но это именно та ошибка, Андрей, которая сводит расчет на нет. Или еще хуже – приводит к противоположному результату.