Светлый фон

В основном шли моховики, – с коричневыми шляпками, зеленым ноздреватым подбрюшьем, с прилипшими к головке сосновыми иголками, листьями. Вообще листвы за неделю напало… Коричневые от старости кленовые разлапистые листья сбивали с толку, заманивали своей похожестью на шляпки грибов.

Время от времени попадались черноголовые подберезовики, – как и их собраться по классу – красноголовые, они были крепенькие, с плотной коренастой ножкой и плотненькой шапкой, брать их было одно удовольствие.

Один из грибков оказался весь облеплен лесными пиявками – улитками.

– Ишь, присосались к телу рабочего класса, – повторил шутливо Егор распространенную в годы советской власти приговорочку. – Самостоятельно надо жить, – наставительно рекомендовал он улиткам, отковыривая их плотные, мускулистые тельца от коричневой, немного уже обгрызенной ими шляпки гриба.

– Лишь бы присосаться.., – ворчал он, укладывая очередной грибок в туесок, привезенный из Новгорода.

– Липкие, как игуаны…

Игуан он, впрочем, никогда в руках не тискал. Так, к слову сказал. Но услужливая ассоциативная память тут же предложила цепочку:

Улитка – игуана – Игуана…

Игуана – таинственная женщина, руководившая крупным криминальным бизнесом антиквариатом и произведениями искусства, оставалась для него загадкой.

Задержанные по подозрению в провозе контрабанды, хищений картин из музеев, ограблениях квартир коллекционеров, дружно показывали, что задания они получали от некоей женщины, которую негласно в криминальном мире все звали Игуаной.

Но самое удивительное, – за год охоты на Игуану, Патрикеев так ни разу и не встретился с человеком, который видел бы её воочию, говорил бы с нею с глазу на глаз. Все получали подробные инструкции по телефону. – Но если вы её не видели, почему утверждаете вообще, что ЭТО – женщина? – раздраженно спрашивал Патрикеев очередного задержанного.

– Ну как,… гражданин следователь… Как же иначе? Голос вроде был женский.

Все уверенно повторяли: голос женский. Или, на худой конец, «вроде бы женский».

И лишь один старый вор-рецидивист (что уже было в «деле Игуаны» редкостью, она предпочитала нанимать и исполнителей ограблений, и киллеров из числа новичков, непрофессионалов) сомнительно покачал лысой головой, поскреб плотно покрытой татуировкой пятерней много раз травмированный и потому постоянно стывший и чесавшийся затылок и на вопрос Патрикеева вдруг ответил:

– А ведь Вы правы, начальник. С чего это я решил, что Игуана-баба? Может, и вовсе мужик… Я не видал. Только голос. Но голос, как бы это точнее сказать, похож на измененный.