Панагия Софьи Палеолог. Расследование ведет Иван Путилин

Панагия Софьи Палеолог. Расследование ведет Иван Путилин

В Окулове, или Окуловке, как сельцо называли местные жители, поезд стоял всего две минуты. Так что Климентьеву долго рассиживаться да чаи гонять времени не было.

Найдя кабинет начальника станции, Климентьев постучал и, не дожидаясь приглашения, резко распахнул дверь. Начальник станции, сухощавый, небольшого роста с красным насморочным носом господин в форменной тужурке сидел за письменным столом коричневого дерева с зеленым суконным верхом и что-то старательно писал, высунув от этой старательности кончик языка сквозь уголок рта.

– Вы – начальник станции? – деловито, начальственным баском спросил Климентьев.

– Точно так-с. С кем имею честь?

– Я – агент сыскной полиции, – гордо заявил Климентьев таким барским тоном, словно он был по меньшей мере генералом свиты Его Императорского Величества, министром двора или на худой конец начальником сыскной полиции.

Каждый российский чиновник в глубине души слегка побаивается следователей, прокуроров и сыщиков. Даже если он ничего ещё не украл, так мысленно делал это не раз, и от волнения в момент встречи такой чиновник сразу и не сообразит, пришли ли с него ответ спрашивать за то, что он реально совершил, или за то, что совершил в мечтах.

На любой маленькой железнодорожной станции, самой бедной, в тьму – тараканской российской глуши, при очень большом желании всегда есть что украсть.

Мы не берем на себя грех утверждать «а приори», что мелкий железнодорожный начальник со станции Окуловка под Псковом непременно был вором. Но и напрочь исключить такую возможность мы не можем.

Воровство и мздоимство российских государственных чиновников, – это, знаете ли, такая интимная вещь…

– Все, что могу, все, что могу, – заклинал железнодорожник, мучительно перебирая в памяти все случаи мелких хищений, поборов, нарушений, которые совершил либо сам, либо другие, но с его согласия и при его гласном или негласном покровительстве.

– Да, Вы, сударь вы мой, не дрожите так. И отвечайте единственно правду.

– Все, что могу, – снова повторил железнодорожник, вкладывая в эту резиновую формулу канцелярского языка что-то, ведомое лишь ему и его собеседнику.

– Я требую соблюдать полнейшую тайну, – поднял высоко в воздух кривоватый грязный палец Климентьев.

Железнодорожник громко икнул.

Чтобы дать ему возможность прийти в себя, Климентьев усталым голосом изложил ему суть сложившейся интриги.

– Итак, – где Михайлов?

– Который – с? – оправившись от икоты с помощью десятка два глотков желтой воды из засиженного мухами графина, спросил железнодорожник.