– Это болезнь сказителя, – сказала я. – Мюнхгаузен был сказителем.
Я почувствовала, как поток событий перешел грань между спокойным развитием и бурей.
– Вначале вы изобретаете историю, а затем превращаете ее в реальность.
– Они делают своих детей больными, а затем сочиняют какую-нибудь ложь по этому поводу. – Неужели все это говорит Анменн? – Часто они начинают с самих себя. Не диагностировано... в конце семидесятых.
Бутройд протянул свою руку ко мне над рукой Анменна, положил ее мне на плечо и сказал, стремясь произвести впечатление глубочайшего сочувствия:
– Мисс Бенегал, вы не очень хорошо выглядите.
– Больные часто имеют опыт сексуального насилия, – говорит Анменн, или врач, или мой отец, или, возможно, я сама, стряхивая с плеча руку Бутройда и вставая так резко, что падает стул и тянет за собой зацепившийся за него край скатерти. Еще в течение нескольких минут, пока бьются стаканы и тарелки, я слышу голос сказителя:
Когда эхо прекратилось, рядом со мной уже стоял Проспер.
– Я отвезу ее домой, Тони.
Мой свояк-убийца нежно обнимает меня за плечи.
– Входит Ариэль в образе гарпии. И Просперо, невидимый, – сказала я. – Разве я не точно помню ремарки? – Я щелкнула пальцами. – Какая жалость, вы все еще здесь.
Последнее, что я заметила, когда Проспер выводил меня из сада, был Ашок. Этот самый загадочный член «Фонда Тилака». Как он, должно быть, смеялся, когда я приходила к нему за советом.
10
10
– Стесненные обстоятельства, Проспер? – спросила я, когда он сел в свой старенький «амбассадор» на место водителя. – В Индии ведь у всех есть шоферы.
Он включил зажигание и выехал на дорогу.