— Вертушка, — Сайгак соскочил с камня и подошел к Шторму. — Товарищ подполковник (он еще не знал о повышении в звании своего бывшего наставника), судя по нотам, скоро начнется эвакуация заграничного гостя, а мы не знаем, где это знаменательное событие может произойти.

— Только в одном месте, — в голосе Шторма звучала безапелляционность. Он поднялся и шагнул в том же направлении, откуда слышались звуки вертолета. — Это может произойти только на седловине, на западной стороне ущелье, откуда мы начинали операцию.

— Это вероятнее всего, — Путин направился вслед за Штормом. — Весьма подходящее место для посадки вертолета.

Они спешили. За ноги цеплялся бересклет, но самое сложное было преодолевать полосу камнепада, которая белесой дугой подходила почти до самого гребня ущелья. Однако наступающий рассвет облегчал путь и они довольно ходко подобрались к тому месту, откуда начиналась зубчатая гряда.

Президент думал о Щербакове. Из головы не выходили его последние слова «я мертвец» , которые были несовместимы с веселым характером и здравомыслием Щербакова. «А что ты скажешь перед тем как уйти в тот мир? — спросил он себя. — Впрочем, это может случиться в любой момент… А может, уже случилось и я пребываю в своем последнем сне? Нет, это не сон — реальнее реальности не придумаешь. Впереди идет пожилой человек, кости и жилы которого старее моих на целых десять лет. Конечно, он устал и ему такая гонка ни к чему… А этот парень, благодаря которому мы выбрались из ада и движемся к чему-то неизвестному и, возможно, еще более страшному испытанию — что он чувствует? Усталость, желание отомстить, восторг от предвкушения схватки?»

— Володя, давай руку, — донесся до него голос Шторма.

Путин поднял голову и на фоне бледнеющего неба увидел силуэт полковника, взобравшегося на скальный выступ..

Гул вертолета между тем приближался. Нарастал снежным комом и они побежали. Впереди заросли вереска, три или четыре карликовые сосны и — поляна. Видимо, на нее и был настроен садиться вертолет.

Дыхание начало срываться и на мгновение Путин остановился, чтобы схватить воздуха. К нему вернулся Шторм.

— Еще рывок и мы на месте, — тоже срывающимся голосом произнес полковник.

Ночь сдавалась.

«Каждая нация считает себя выше других наций. Это порождает патриотизм и войны… Кто же сказал эти замечательные слова? Сейчас доберусь до того дерева и вспомню… А что Толстой думал о патриотизме? Прибежище подлецов… Нет, нельзя путать патриотизм с национализмом, это совсем другая опера…»

Дистанция была слишком близкая, а потому небезопасная для них. Но по другому нельзя — кустарники и редкие деревья не позволяли атаковать с более рациональной дистанции. Шторм, разумеется, это прекрасно понимал и потому предложил: