Час от часу не легче, подумала Елена. Не про детей, так про беременных. Что за разговор у них сегодня уродский… Она посмотрела на Вадима. Тот внимательно смотрел на нее. Оба они не участвовали в споре, помалкивали. Крупный парень — Вадька. Очень крупный, породистый, мясистый… Взгляд у Елены стал на миг оценивающим, профессиональным. Сколько заказов одним махом можно закрыть… Она мысленно одернула себя: это ж супруг будущий! Что ты себе воображаешь, маньячка?
Елена громко хмыкнула. Теперь все посмотрели на нее.
Хотя, с другой стороны, мать-то резала мужей — и нормально…
А Виктор Антонович сущую правду говорил насчет взаимоотношений полов. Все они, самцы, — это корм. Елена подмигнула Балакиреву (тот расцвел), куснула ватрушку и запила остывшим чаем.
— …Я не такой, — подытожил Неживой. — Я никому не отдам своего. Для меня высшая ценность — я сам. И этим я всегда ставил женщин в тупик. Они ждут от меня привычного поведения, стереотипной жертвенности, и потому обижаются. Они думают, я их ненавижу. Глупость. Я просто понимаю систему этих вампирских отношений и не участвую в ней.
— Браво, — Саврасов ему поаплодировал. — Настоящий манифест.
Он поаплодировал символически: соединил пару раз здоровую руку с протезом. Жутковатого вида был протез — похоже на руку у Терминатора. Биомеханика, с которой урод пока не очень-то управлялся.
— Жаль, что нет такого трибуна, такого, не побоюсь сказать, мессии, который донес бы до вас, мужиков, эти простые мысли. А то изувечили хороший мир. Вы ничего бабам не должны, когда ж, п-твоить, вы все это поймете… — Неживой обернулся и крикнул: — Эй, пампушка! Еще чаю!..
— Вы не учитываете некое таинство, называемое любовью, — сказал Саврасов.
— Я не знаю, что это такое.
— Другие-то знают. В этом ваша ошибка.
— Я не знаю того, чего нет. Того, что не существует в природе.
— Любовь — не существует?
— Абсолютно так.
— Если вы чего-то не знаете, это не значит, что его нет. Предположим, б