На экране без промедления вспыхнуло несколько строк:

Есть ли у дождя отец? Знаешь ли ты уставы неба? Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов, когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде? Можешь ли ты вдеть кольцо в ноздри левиафана? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять пред лицом Моим?

Есть ли у дождя отец? Знаешь ли ты уставы неба? Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов, когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде? Можешь ли ты вдеть кольцо в ноздри левиафана? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять пред лицом Моим?

– Это Священное писание, не так ли? – пробормотал явно озадаченный Маккаскелл.

– Книга Иова, – с готовностью подсказал Джон Скоу, и я вообразил его празднично одетым мальчиком, который чинно шествует в воскресную школу.

– С какой стати компьютер цитирует Библию? – спросил сенатор Джексон. – Разве Годин был истово верующим человеком?

– Сенатор, Годин еще не умер, – напомнил я.

– Годин в Бога не верит, – сказал Скоу. – Он когда-то говорил мне, что религия – защитный механизм, выработанный гомо сапиенс, дабы смягчить страх смерти.

За нашими спинами вдруг раздался кудахтающий смех. Все резко оглянулись на больничную кровать. Глаза Година были открыты, и в них прыгали чертики.

– Болваны! – сказал он. – Это же просто шутка. «Тринити» дает вам понять, что вы против него дерьмо. И не вам задавать ему вопросы!

Маккаскелл встал и подошел к кровати умирающего.

– Зачем, по-вашему, компьютер требует к себе во Вместилище профессора Теннанта?

– «Компьютер», «компьютер»! – сердито буркнул Годин. – «Тринити» никакой не компьютер! Компьютер – это просто счетная машинка с некоторыми улучшениями. Ящик, набитый программами. А «Тринити» – живое существо. Это человечество, освобожденное от проклятия смертного тела. «Тринити» – это смерть смерти.

В голосе старика звучала спокойная убежденность пророка.

– Мистер Годин, – сказал Маккаскелл, – что вам известно о российской оборонной системе под кодовым названием "Мертвая рука"?

Старик наклонил голову вперед, борясь с судорогой в горле.

– "Мертвая рука" – это про вас! – прохрипел он. – Все вы – живые мертвецы, бессильные аппаратчики, жалкие прислужники безнадежно устаревшей политической системы!

Прежде бесстрастное лицо Маккаскелла наконец исказил гнев.

– На кой черт вы все это затеяли? – сказал он. – Просто из бешеного эгоизма? Не могли представить мир без себя?