– Напуганы до смерти. Джонни продолжает их обрабатывать. – Хауард ткнул пальцем в сторону группки людей, сбившихся в дальнем углу складского помещения.

Старик уже преодолел страх. Теперь он смирился с неизбежностью смерти. Он слыхал об американах с бесчувственными сердцами и знал, что пощады ему не ждать. Он испытывал горечь за своих двух сыновей – он так желал, чтобы они не пришли, чтобы хотя бы разочек не стали подменять его на дежурстве. Но они пришли – его хорошие, обязательные сыновья, – и теперь старик знал, что их всех должны убить. Таков был образ жизни этих людей – так он слыхал. Его внуки останутся без отцов, без деда, женщины – без своих мужей… Он скорбел об этом. Они были нищими, и у них ничего не было. Эта работа – охрана здания – явилась чудом, и теперь, в отличие от других, у них было немного денег, чтобы как-то прожить. И вот всему наступит конец. Он не испытывал гнева – только горечь. Он не мог их ненавидеть, этих американов, в особенности того, что говорил, как настоящий араб. Разве не дал он ему и его сыновьям еды и кофе? Как давно он последний раз пил настоящий кофе? И разве они плохо с ним обращались? Разве этот американ не был с ним вежлив? Разве не относился он с уважением к его возрасту? Возможно ли было его ненавидеть? Этот мужчина был воином и делал то, что ему положено было делать. Судьба неотвратима: он – старый человек, и его сыновья – все трое – скоро умрут.

– Саиб, – произнес Джонни Берн. – Старик, мы собираемся скоро уходить отсюда. Возможно, через час…

– Сайди, я – саиб. Я – ничтожество, – ответил старик. – Но мои сыновья, они… – он указал на двух молодых мужчин, сидевших прикованными наручниками к стальной решетке, – … они молоды. Они хорошие сыновья. Они почитают своего отца. Они много работают. У них есть женщины и дети. Я теперь никто, я уже старик. Я – ничтожество. Убейте меня – мои дни сочтены. Это Божья воля. Но если, послушав веление сердца, вы захотите пощадить моих сыновей – Всевышний наверняка улыбнется вам в этой жизни.

– Старик, между нами нет личной вражды. – Голос Берна звучал ровно и холодно.

– Я это знаю, сайди. Вы с нами хорошо обращались. Но вы собираетесь убить нас. Этого следовало ожидать. Я прошу только за жизнь своих сыновей.

Дэнни Макдоналд сидел чуть-чуть поодаль, наблюдая и прислушиваясь к разговору. Он думал, что понял некоторые слова – немного, но, как бы то ни было, достаточно, чтобы разобрать, о чем говорит старик. Вслед за первоначальным леденящим страхом он, похоже, смирился с судьбой и принял ее неизбежность. Когда они только схватили его, в грязном рубище, худого и костлявого, с поседевшей раньше времени всклокоченной бородой, он являл собой жалкое зрелище. Однако теперь… Дэнни видел, что даже перед лицом смерти каким-то образом на того сошло глубокое душевное успокоение. Он с отвращением понимал, что, когда команда пойдет дальше, старика и его сыновей ожидает смерть. Им не позволят остаться в живых и, возможно, поднять тревогу… Дэнни видел суровое выражение на лице Джонни Берна. Неумолимое и пугающее выражение. Он не мог больше смотреть на все это. Дэнни поднялся и подошел к Хауарду с Зиглером.