«Ждать. Неужели это единственное, что мне осталось в жизни?»

От этой мысли его бросило в дрожь.

Через час Макс вышел из церкви. Спросил женщину у входа, какая это церковь.

– Собор Святой Троицы, – ответила она.

На улице опять солнце, жара. Он добрался до места, где оставил автомобиль. Его там не было. Осколки разбитого стекла на тротуаре намекали на то, что здесь произошло.

Ну и плевать.

Макс снова двинулся к рынку. Напротив стоял длинный ряд тап-тапов, ожидающих пассажиров. Побитые купе и седаны шестидесятых годов, расписанные символикой вуду. Он спросил водителя, первого в очереди, поедет ли он в Петионвилл. Тот кивнул и пригласил садиться.

Ждать пришлось сорок минут. Люди все подходили и подходили. С корзинами овощей, риса, бобов, с живыми курами и рыбой. Макса притиснула в угол крупная женщина, рядом ухитрились поместиться еще четверо.

Наконец водитель решил, что достаточно, и поехал. Макс безразлично смотрел в окно на улицы столицы. А внутри машины царило оживление. Казалось, все знают друг друга, разговаривают, смеются. Ясное дело, кроме Макса, который не понимал ни слова.

Он уложил вещи и пошел поужинать в ресторан рядом с баром «Купол».

Поел рис, рыбу, жареные бананы, оставил хорошие чаевые симпатичной улыбчивой девушке, его обслуживавшей.

Возвращаясь к дому, он смотрел на детей. Грязных, тощих, рахитичных, одетых в лохмотья. Одни рылись в мусоре, другие играли в какие-то игры, третьи слонялись по улице, некоторые ковыляли куда-то за родителями.

«Неужели я спас их для такой жизни?»

58

58

Утром приехала Шанталь. Он выразил ей соболезнования по случаю кончины матери. Она ничего не ответила, только кивнула.

Машина двинулась в аэропорт.

– Вообще-то для нее смерть облегчение, – неожиданно произнесла Шанталь. – В последние дни мама сильно мучилась. У нее были жуткие боли. Никому не пожелаю таких страданий.

Максу нечего было сказать. Он сам совсем недавно испытал горечь потери и знал, что слова утешения бесполезны.