Посетители начали занимать места, так как приближалось начало аукциона. Я не видел никаких признаков присутствия Стаклера и Мурноса, но за столом у трибуны аукциониста сидели восемь женщин, каждая с телефоном, прижатым к уху.

— Маловероятно, чтобы по особенным лотам серьезные предложения поступили из зала, — высказал предположение Фил. — Покупателям не надо, чтобы их личности стали известны, частично из-за ценности приобретаемого, но главным образом, потому, что их пристрастия по-прежнему могут подвергнуться неверному истолкованию и кривотолкам.

— Вы имеете в виду, что публика может счесть их больными, чем-то вроде наркоманов?

— Да.

— Но они и есть больные.

— Да.

Однако я предположил, что Стаклер прислал кого-то в зал, кто наблюдал за другими претендентами. Он не хотел бы оказаться в неведении по поводу происходящего в самом зале в ходе аукциона. Здесь должны были находиться и все остальные. Где-нибудь расселись те, кто называл себя «сторонниками». Я предупредил Фила о них, хотя и полагал, что по крайней мере ему с их стороны опасность вообще не угрожает.

Из боковой двери в сопровождении пожилого человека в засыпанном перхотью черном костюме появилась Клаудия Штерн. Она заняла место на подиуме, пожилой мужчина встал подле нее за высоким столом. Огромный гроссбух лежал открытым перед ним: в него будут заноситься данные успешных претендентов и их предложения. Госпожа Штерн постучала по подиуму молоточком, чтобы успокоить толпу, затем пригласила всех принять участие в аукционе. После этого последовало небольшое объяснение правил оплаты и денежных сборов, затем аукцион начался. Первый лот был знаком мне: экземпляр перевода Ричарда Лоренса «Книги Еноха», датированный 1821 годом, и в паре с ним поэтическая драма Байрона «Небо и Земля: Тайна» издания того же года. Лот вызвал несколько умеренных предложений из зала, но ушел к анонимному телефонному претенденту. Экземпляр книги Гейлера «Молот ведьм» достался крошечной пожилой даме в розовом костюме.

— Полагаю, остальная часть их шабаша должна быть довольна, — сказал Фил. — Мол, знай своего врага.

— Точно.

После еще пяти или шести лотов, ни один из которых не вызвал особого оживления, брат-близнец того кривляки у двери появился из конторы. На нем были белые перчатки, и он держал серебряную коробку с крестом на крышке. Шкатулка почти ничем не отличалась от тех, которые я видел в сокровищнице Стаклера, может, несколько лучше сохранилась, по крайней мере выглядела так на демонстрационном экране около госпожи Штерн.

— Теперь, — объявила госпожа Штерн, — мы с вами подходим к тому, что, как я догадываюсь, является для многих самым желанным лотом этого аукциона. Лот двадцатый, пятнадцатый век, шкатулка из серебра из Богемии с вырезанным на ней крестом. В ней хранится пергамент. Тем из вас, кто проявил особый интерес к этому лоту, была предоставлена возможность исследовать небольшой кусочек этого фрагмента и получить независимую экспертизу возраста пергамента там, где вы пожелаете. Никакие дальнейшие вопросы не принимаются, претензии не рассматриваются, и торг является окончательным.