На некотором расстоянии от берега неподвижно застыла лодка, готовая, если потребуется, приблизиться по первому же сигналу тревоги, за рощицей ждал синий «мерседес» с единственным пассажиром в нем, бледным и тучным. Зеленым глазам Брайтуэлла не требовалось никаких искусственных ухищрений, он давным-давно приспособился видеть в темноте. Налетчики спустились в сад и затем рассыпались в разные стороны. Двое направились к дому, кто-то двинулся к воротам, но по заранее оговоренному сигналу все остановились и стали осматривать дом. Так прошло несколько секунд, но они не двигались с места. Четыре черные неподвижные фигуры, напоминающие обожженные остовы мертвых деревьев, с завистью ожидающих медленного наступления весны.

Внутри дома Мурнос сидел перед включенными экранами мониторов. Он читал книгу, и те, кто уже окружил усадьбу, могли бы с удивлением обнаружить, что читал он пояснения к «Книге Еноха». Содержание книги подпитывало веру тех, кто угрожал его хозяину, и Мурнос чувствовал себя обязанным узнать о них больше, чтобы понять своего врага.

«И назовутся они земным злым духом, и на Земле должно быть их обиталище».

Мурносу все больше становилось не по себе, когда он думал о великой навязчивой идее Стаклера, а недавние события не сделали ничего, чтобы унять его беспокойство. Приобретение последнего фрагмента на аукционе было ошибкой, поскольку привлекло внимание ко всему, чем уже владел Стаклер. Мурнос совершенно не разделял уверенность своего хозяина, будто можно прийти к согласию с теми, другими, которые также искали серебряную статую.

«Злыми духами станут они для Земли, и духами греха будут они называться».

Рядом с ним другой охранник наблюдал за экранами, его пристальный взгляд тщательно обследовал каждый монитор, один за другим. В комнате было окно, выходящее в сад. Мурнос много раз предупреждал Стаклера, что расположение комнаты совсем не отвечает ее основной цели. По мнению Мурноса, помещению службы безопасности следовало быть по-настоящему неприступным, чтобы в случае необходимости иметь возможность отсидеться там до приезда полиции и даже обороняться оттуда, но Стаклер, сотканный из противоречий, хотел, чтобы его окружали охранники. Он желал чувствовать себя под их бдительной охраной, но Мурнос понимал, что на самом деле Стаклер не видел ни в чем опасности для себя. Он был сыном своей матери, во всем продуктом ее воспитания. Вера в силу отца и природу его жертвы была привита ему с раннего возраста настолько, что для Стаклера дать волю своим естественным опасениям или сомнениям, даже если их порождали действия других, граничило с осквернением памяти отца. Мурнос ненавидел редкие и носящие случайный характер посещения старухи. Стаклер посылал за ней лимузин, и она приезжала со своей личной сиделкой. Ее обертывали в одеяла даже в самый разгар лета, глаза она круглый год зашторивала солнцезащитными очками. Старая карга в инвалидном кресле упорно цеплялась за жизнь, не получая никакой радости ни от чего в окружающем ее мире. Даже собственный сын не радовал старуху. Мурнос знал ее презрение к Стаклеру, мог слышать это презрение в каждом произнесенном ею слове, когда она разглядывала этого жеманного маленького человечка. Презрение, смягченное снисхождением к его слабости, которую он в ее глазах искуплял лишь своей готовностью ублажать мать, потакая ее прихотям, и своим поклонением перед отцом-героем. Культ отца был настолько сильным, что иногда ненависть и зависть, подпитывавшие этот культ, вдруг раздувались, наполняя его гневом и полностью меняя его облик.