Я всегда относилась к Рождеству с особым чувством. Вспоминала большую елку и праздничные обеды, которые устраивались, когда я была маленькой. Отец разделывал индейку, а в мои обязанности входило дарить прислуге, в основном состоявшей из пожилых негров и негритянок, маленькие подарки. Помню, уже за несколько недель я начинала сочинять для них краткие слова благодарности. По большей части я высказывала похвалу, а в некоторых случаях осторожно журила за недостаток усердия. Самые лучшие подарки и самые теплые слова неизменно приберегались для толстой стареющей тетушки Гарриет, которая вынянчила и вырастила меня. Гарриет родилась рабыней.

Интересно, что много лет спустя, в Вене, Нина, Вилли и я вспоминали похожие детали своего детства, и в частности доброту к прислуге. Да, в Вене Рождество для нас было изумительным праздником. Я вспоминаю зиму 1928 года с катанием на санках с крутого берега замерзшего Дуная и пышным банкетом в арендованной вилле к югу от города. Лишь в последние годы я перестала отмечать Рождество так, как мне того хотелось. Всего две недели назад, при нашей последней встрече мы как раз обсуждали с Ниной прискорбное обнищание рождественского духа. Люди перестали понимать, что же на самом деле означает этот праздник.

Парней было восемь, и все цветные. Не могу определить их возраст, но все выше меня, у троих над пухлой верхней губой уже пробивался черный пушок. Они показались мне каким-то единым существом, состоящим из локтей и коленей и издающим крики и хриплые непристойности. Вывалившись из-за угла на Джермантаун-стрит, они оказались прямо передо мной. Один из них держал большой приемник, изрыгающий какофонию звуков.

Вздрогнув, я остановилась и посмотрела на них, все еще погруженная в свои размышления о Рождестве и отсутствующих друзьях. Не обращая на них внимания, я ждала, когда они сойдут с тротуара и уступят мне дорогу. Возможно, было что-то такое в выражении моего лица или гордой осанке, отличающейся от обычного раболепствующего поведения белых в негритянских кварталах северных городов, что заставило одного из них обратить на меня внимание.

– Ты на что уставилась? – осведомился высокий подросток в красной кепке. Лицо его выражало смесь тупости и презрения, выработавшегося в его расе вследствие многовекового племенного невежества.

– Жду, мальчики, когда вы уступите дорогу леди,– промолвила я тихо и вежливо. В обычной ситуации я бы промолчала, но голова моя была занята другими мыслями.

– Мальчики! – воскликнул тот, что был в красной кепке.– Кого это ты называешь мальчиками?