– Ага, узнаю этот тон, – заметила Елена. – Ты что-то придумал?
– Тернер умер. У него обнаружен рак на ранней стадии, очень может быть, тот же самый вирус. А если это так, значит, включился Протей. Но Тернер умер не от рака, а сорвался с высоты.
– И?
– Как-то уж очень кстати он свалился с Крыши. Кстати для тех, кто всеми силами стремится скрыть существование Протея.
Сон моментально покинул Елену.
– Боже мой, – прошептала она.
До этого момента речь шла всего лишь о международной компании, которая вела грязную игру с целью ухода от судебного преследования. Именно поэтому, как полагала Елена, «ПЭФ» и стремился скрыть все улики. Но замечание Айзенменгера наводило на куда более мрачные предположения.
– Они убили его? Чтобы он не заговорил?
– Вполне вероятно.
– А что делать с другими? Как быть с тем же Карлосом?
– Что делать и как быть? «ПЭФ», судя по тому, что мы знаем, действует весьма решительно. Остальные, скорее всего, тоже мертвы.
Он умолк, но сказанного было достаточно, чтобы изгнать самую мысль о сне. Айзенменгер знал, что им следовало теперь предпринять. Оставалось убедить в необходимости этого шага Елену.
– У меня в голове не укладывается, – прошептала она. – Ты пытаешься убедить меня, что какая-то, пусть даже очень крупная фармацевтическая компания убивает людей только для того, чтобы скрыть несчастный случай в лаборатории? Если это так, то мы вступили в очень опасную игру.
Айзенменгер нагнулся за бутылкой, наполнил свой бокал и предложил вина Елене. Она отказалась, и доктор выпил в одиночестве.
– Они попытались подслушать нас в машине, – заметил он.
– Да, – согласилась она, – и шантажировали Хартмана, но то, в чем ты пытаешься меня убедить, куда серьезнее банальной прослушки и шантажа.
– Возможно, я ошибаюсь. Пока мы не найдем таинственного Карлоса, ничего нельзя сказать наверняка.
Снова возникла пауза. Первой нарушила молчание Елена.
– Представляешь, что это такое? Знать, что в твоем теле сидит эта штука, знать, что в любой момент она может взорваться, и не знать, когда это произойдет. Или не произойдет.
– А знать, – пробормотал доктор, – знать когда, по-твоему, лучше?