– Когда сделана эта запись?
– В марте 1522 года. – Она сверилась со своими записями в толстой тетради, испещренной колонками цифр: – Тогда его долги составляли почти пятьсот флоринов, и он опаздывал с платежами, пока некий Дж. не выдал ему ссуду в двести флоринов. Иначе не сдобровать бы нашему великому основателю.
Вакки закрыл книгу и отложил ее в сторону.
– И как вы это объясняете себе?
Урсула теребила подбородок.
– Пока никак. Я только знаю, что надо ехать в Рим. Я должна разыскать другие бумаги Джакомо Фонтанелли.
– Бог знает, где они могут быть.
– Их перемещали в этом веке. Наверняка остались какие-то входящие отметки, протоколы, что-нибудь такое, что поможет мне выйти на их след.
– Вы в себя верите?
– Да.
Ей приходилось работать в одном комитете, который после окончания правления Социалистической единой партии Германии принимал кадровые решения о дальнейшей занятости учителей, профессоров и других государственных служащих. У нее обнаружился особый талант находить документы в открытых архивах Штази, службы госбезопасности, и порой она сама пугалась, натыкаясь на бумаги, обличавшие кого-нибудь в сотрудничестве со Штази, хотя эти документы были хорошо спрятаны или неправильно заархивированы. Это было что-то вроде шестого чувства. Да, она верила в себя.
– Хорошо, – сказал
* * *
Стюард, разбудивший его, сделал это не для того, чтобы напомнить ему про обед, а из-за телефонного звонка Маккейна.
– Погибла принцесса Диана, – сказал тот.
Джон приподнялся, переложил трубку в другую руку и стал корчить гримасы, чтобы очнуться из полудремы.
– Что-что? – Влажная жара просто оглушала.