Я огляделся, ища записку, знак, хоть что-то, но ничего не нашёл. Всё было так, будто она забыла, что я есть.

Странно. Я раскрыл все кухонные шкафчики, нашел растворимый кофе и старые хрустящие хлебцы, которые уже не хрустели, а гнулись, а к ним баночку джема из разных ягод, такого типичного для Швеции, но не очень любимого мной. Какой-никакой, но всё же завтрак. Я поставил воду для кофе, убрал посуду Биргитты в раковину, снова накрыл стол и взял из стопки газет последнюю. В мире ничего особенного не произошло, насколько я мог судить, бегло просмотрев её. Отдельная часть была посвящена нобелевским речам и докладам в воскресенье вечером, там приводились цитаты, естественно, и из доклада Софии Эрнандес Круз. Она даже была на снимке: худощавая фигура профессорского достоинства за белым пультом. Эта женщина умела произвести впечатление.

Вода закипела, кофе свалялся комками и не растворялся, молока в холодильнике было на донышке пакета. Первый глоток не только имел отвратительный вкус, но и обжёг мне язык. Я решил поупражняться в терпении, достал мобильный телефон и позвонил Гансу-Улофу.

– Ты? – ахнул тот вместо приветствия.

Я спросил, слышно ли что-нибудь от Кристины.

– Нет, – коротко ответил он. – Ничего. Полное молчание. Как и обещали.

– А в остальном?

– Тоже ничего.

Я раздумывал, не рассказать ли ему задним числом о моей ночной экскурсии, но он не спросил, и я решил не нагружать его.

– Нам надо продумать меры твоей безопасности, – сказал я.

Он ответил не сразу.

– Что? Какие ещё меры?

– Я подумал, что тебе на некоторое время надо просто залечь на дно. Я буду вести наблюдение за домом и попытаюсь выяснить, насколько они настырны. В худшем случае придётся отправить тебя за границу. У меня есть контакты и для того, и для другого варианта, но вначале я должен ещё проверить эти контакты.

– Забудь об этом, – фыркнул он. – Я никуда не поеду.

Ого! Что это с ним?

– Как только закончатся нобелевские торжества, на тебя откроется сезон охоты, – сказал я. – Это тебе ясно?

– Ну и что. Мне плевать.

Он явно дошёл до ручки. Я выглянул из окна, в серое утро понедельника под пергаментным небом, и у меня возникло желание дать моему не очень любимому зятю надежду, даже если я сам её не имею.

– Ещё не всё потеряно, – сказал я и объявил ему, что нашёл Димитрия и что он занят тем, что пытается расшифровать дискету. – Наверное, у Хунгербюля были основания так зашифровать этот файл. И хранить дискету в сейфе.

Я слушал, как некоторое время дышал Ганс-Улоф.