Они вышли на проезжую часть улицы, где уже стояли сотни людей, все никак не решавшихся двинуться туда, куда им предписывали идти распоряжения МЧС. Хорошо, что выключили громкоговорящую, подумал Телешов. Сейчас с людьми разговаривали спасатели, отдавали команды, отвечали — в меру своих сил — на сыпавшиеся отовсюду вопросы. Все-таки живые голоса, живые лица. А взорвавшие предрассветную тишину металлические команды матюгальников — это был слишком похоже на…

Похоже на что? Действительно, на что? Наверное, на войну, сказал он себе. Хотя кто же из них знает и помнит, что такое война? Разве что две-три блокадницы, доживавшие свой век на этом несчастном треугольнике. Однако память — глубинная, ставшая биологической память — живет все-таки в каждом из нас. В старых и молодых. Сколько лет прошло, да и поколений уж сколько сменилось — а живет. Надо ли, чтобы жила? Может, похоронить бы уже эту память, как похоронили почти всех, кто на плечах своих вынес ту страшную, большую войну — которую для последующих поколений разменяли на бесконечную вереницу локальных, не близких и оттого как бы не страшных? Сколько же подлостей и мерзостей прокручивалось на том, что всегда была уверенность: есть козырь, перебивающий все остальные. Аргумент, апеллирующий к этой глубинной памяти народной: «лишь бы не было войны».

Очумевший от водки и крови, полуживой — и оттого еще более страшный — «гарант», и его кукловоды, и вся свора человекообразных пиявок, вынырнувшая Бог весть из каких мутных глубин — все они ставили на то, что этот аргумент сработает.

И он срабатывал. Срабатывал тогда, когда на улицах появились несчетные толпы нищих и армии беспризорных детей, когда под нож озверевших бандитов были брошены сначала тысячи всеми забытых соотечественников, а потом и тысячи необученных, голодных и оборванных мальчишек в солдатской форме.

Лишь бы не было войны… Да какая же еще война была нам нужна, чтобы проснуться?

И она же, эта живая — пусть даже и не осознаваемая — память сформировала в людях стойкое убеждение: как все, так и мы. «Как все — так и мы», говорила мама, когда черная полоса на тельняшке жизни все никак не сменялась белой. Конечно, для негодяев, по привычке играющих миллионами человеческих жизней, такое убеждение — как все, так и мы — как бы и на руку. Потому что в этом и покорность человеческого стада, и смирение перед лицом судьбы, и отрешенность. Но только палка эта — о двух концах. И на другом конце — спокойное, не плакатное мужество перед лицом испытаний, потому что как все, так и мы. Внутренняя готовность вынести лишения, опасность, холод и голод, потому что как все — так и мы. Невесть откуда берущееся достоинство перед лицом грозящей катастрофы, потому что как все — так и мы.