Продолжая говорить, он ритмично постукивал шарами. Эмме казалось, она слышит щелканье хлыста.
– К счастью, Бландин Костелло решила позвонить Страндберг. Мы встречались все трое несколько лет назад, но в контакте с ней оставалась Катрин. Я попросил ее съездить в Экс, а потом заехать ко мне в Бостон. Обещал ей кое-что для музея. Она обрадовалась. Потом я посоветовал ей принять таблетку от джетлага… Ну а потом она отправилась во Францию на твой конгресс добрых теток.
Во время рассказа Дэна Эмме собралась с мыслями.
– Но ведь нужно было, чтобы и мадам Костелло умолкла?
– Да, иначе нельзя.
– Там тоже твои помощники постарались?
– Конечно. И здесь мои подчинённые зашли слишком далеко: повторили историю святой Бландин: подожгли, подвесив за ноги…
Баретт говорил без эмоций, излагая только факты. Средства должны были придумать его люди и отчитаться.
– Но это все в прошлом. Неизбежные жертвы! – воскликнул Дэн Баретт, кладя шары на камин, чтобы вновь взять оружие.
Он вернулся на кровать, снова протянув руку Эмме, приглашая ее присоединиться.
– Эмма, мы с тобой неразрывно связаны знанием самого большого секрета Истории, это Ленотр и Людовик Четырнадцатый. Вот, смотри.
Баретт остановился, положил револьвер на столик рядом с компьютером, и повернулся к экрану, висевшему над камином. Он помолчал секунду, глядя на картинку на экране.
– Представляю тебе Андре Ленотра, садовника короля, и Людовика Великого, известного как «король-солнце», самого главного из монархов, которые ходили по земле. Ты знаешь, что их дружба продлилась сорок лет? Ленотр был единственным человеком в Версале, который за все время ни разу не попал в опалу. Он встречался с королем почти каждый день, чтобы провести аллеи, запланировать фонтаны и боскеты, продумать гидравлическую систему… Он был доверенным лицом монарха, не в политике или войне, но в более ценном, чем владел король: сад Версаля, его самое великое творение!
Кроме того, это был единственный человек при дворе, который мог позволить себе держать в ежовых рукавицах «короля-солнце». Осознай! Старый садовник даже позволял себе навещать врага короля, в Фуке, в форте Пиньероль, куда Людовик Четырнадцатый его запер!
Баретт перед плазменным экраном говорил как проповедник. Король программистов, казалось, унесся вслед за своим увлечением в прошлое Франции, навсегда очарованный роскошью Версаля, как Рокфеллер, Бенджамин Франклин и множество других американцев до него. Была ли неизбежной эта страсть – влечение к «королю-солнце» – у сильных мира сего? Что побуждало этих людей, с лихвой одаренных властью, мечтать о судьбе еще более великой? Чего они желали? Достичь высшего могущества, которое позволит распоряжаться миром?