Я присвистываю:

– Девяносто два. Невероятно.

– Когда мне исполнится девяносто три, – говорит он, – получится, что я прожил дольше, чем Дэн Сяопин.

– Точно.

– И дольше мисс Клодетт Кольбер. – В глазах-пуговках появляется озорной блеск.

– И дольше Грир Гарсон! – восклицаю я.

– И дольше Элджера Хисса![117]

– Ого, да вы разбираетесь.

– Ну, я занимался этим делом всю жизнь, – говорит человек-опоссум.

Это уже слишком. Я не могу удержаться от смеха.

– Вы в отличной форме! – говорю я.

– Здоровый морской воздух. И рыбалка. – Айк пятится и кидает серебристую блесну через поручни. – Но это не все, – добавляет он. – Еще в молодости я решил: если уж умирать, то только от старости. Бросил курить, потому что боялся рака. Завязал с выпивкой, потому что боялся въехать в дерево на машине. Перестал охотиться, потому что боялся снести себе башку. Перестал ходить по бабам, потому что боялся, что меня пристрелит какой-нибудь ревнивый муж. Решил увеличить свои шансы, вот что я сделал. Веселухи, конечно, много пропустил – да и черт бы с ней. Все мои друзья давно кормят червяков, а я – вот он, стою тут перед тобой!

– Где вы начинали? – спрашиваю я.

– В «Орегониан». А потом три года в «Пост-Интеллидженсер» в Сиэтле. – Он умолкает, чтобы надеть выцветшую кепку с длинным козырьком и отворотом, закрывающим шею. Прогуляв целый век под озоновой дырой, Айк все еще беспокоится о вреде солнечных лучей. – А затем в «Бикон Джорнал» в Акроне и недолго в «Чикаго Трибьюн» и еще в нескольких газетенках, которые уже приказали долго жить.

Феноменально. Наверное, он самый старый из всех живущих авторов некрологов в мире. Я спрашиваю, о чем он еще писал.

– Да обо всем. О легавых, о судьях, о политиках, – пожимает плечами Айк. – Но все закончилось некрологами. Странно, не правда ли, как некрологи могут захватить человека? Это был первый раздел, куда я попал после колледжа, и там же я работал, перед тем как уйти на пенсию. Двадцать семь лет назад…

Человек-опоссум замечает, что одна удочка слабо подергивается. Он интенсивно крутит катушку и так резко дергает, что чуть не падает. Упершись костлявой коленкой в ограждение, он вытягивает здоровенного люциана и бросает его на лед.

– Не пойми меня неправильно, Джек, – говорит он. – Я был хорошим журналистом, но я не твоего поля ягода.

Будь чуть меньше твердости в его голосе, я бы решил, что он блефует.