– У тебя сегодня день рождения? Почему ты ничего не сказал?

– Как-то выскочило из головы. – Невероятно, но факт. Эмма щелкает пальцами:

– Напомни, сколько тебе стукнуло?

– Сорок семь.

До свидания, мистер Кеннеди. Здравствуйте, мистер Керуак. Думаю, это закончится только вместе со мной.

Эмма выскакивает из постели:

– Вставай, ты, старый греховодник. Идем по магазинам!

В этот раз я провел в супермаркете больше времени, чем за последние десять лет. Эмма была полна энтузиазма: ей нравятся дни рождения. Она купила мне новый альбом Нила Янга,[133] две пары потертых джинсов и бутылку мужского пар-фюма – «Это хит сезона, Джек». Затем она вознамерилась сводить меня в кино: «Никаких возражений, Джек». Показывали экшн-римейк телевизионного сериала «Перекресток женских судеб» с Дрю Бэрримор, Шарлиз Терон и Кэтрин Зета-Джонс; они играют трех красавиц сестер, которые живут на железнодорожной товарной станции в сельской местности.[134] В старом телесериале с девушками еженедельно происходили смешные истории с участием их непутевых родственничков и прочих колоритных персонажей, которые приезжали в деревню поездом и им же отбывали в неизвестном направлении. А в киноверсии эти три сестры были агентами Моссада, работающими под прикрытием. Мне показалось, что сюжет продуман недостаточно.

Когда мы с Эммой возвращаемся домой, на пороге нас ждет небольшая коробка в упаковке «ФедЭкс». Подарок от матери – первое издание «Пурпурных всадников» Зейна Грея.[135] Представить себе не могу, где она его откопала, но безумно приятно! У меня целая полка отведена под книги, которые мама подарила мне на день рождения. В Зейне Грее спрятана открытка – и длинный коричневый конверт. Почему-то первым я открываю его.

Внутри ксерокопия некролога моего отца.

С тех самых пор как мать призналась мне, что читала его, я все время придумывал содержание. Далеко не каждый удостаивается некролога в газете, и я все гадал, что же такого сотворил Джек Таггер-старший, после того как бросил нас с матерью. Возможно, он стал обожаемым педагогом по саксофону, борцом за права рабочих или вздорным политиком в маленьком городке. Возможно, он изобрел что-нибудь потрясающее, какое-нибудь хитроумное приспособление, взятое на вооружение всем человечеством, включая его брошенного в младенчестве тезку, – например, машинку для стрижки волос в носу или полистироловые шарики.

Меня страшила гаденькая вероятность, что мой отец удостоился некролога не по совокупности своих добрых деяний, а из-за какой-нибудь грязной истории, скандала или крупного мошенничества. Бруно Гауптманна[136] тоже проводили в последний путь с шумом, но я сомневаюсь, что его семья оставила себе на память газетные вырезки. Мне самому доводилось писать некрологи местных подонков, публикация которых вызывала вздохи облегчения у читателей. Люди обычно радуются избавлению от паршивых овец, и я старался свыкнуться с мыслью, что мой отец, вполне вероятно, был именно такой овцой.