— Я… я… мне была нужна справка. И я думал, что смогу найти ее у доктора Милроя.

Айзенменгер улыбнулся.

— Попробуйте поискать в коробках, помеченных словом «Анус», — любезно предложил он. — Самые интересные справки у него находятся именно там.

Шахин бросил на него странный, чуть ли не испуганный взгляд и по совету Айзенменгера двинулся к коробкам.

— Особый интерес у вас вызовет коробка номер три, — заметил Айзенменгер.

Брошенный Шахином взгляд свидетельствовал о его все возраставшей тревоге. Он вытащил коробку и раскрыл ее. В течение нескольких минут в кабинете царила гробовая тишина, если не считать долетавших звуков уличного транспорта. Когда же Шахин поднял голову, лицо его было бледным и все его бахвальство как рукой сняло. Казалось, его вот-вот стошнит.

— Вы это читали? — спросил он.

Айзенменгер счел, что этот вопрос продиктован несбыточными ожиданиями, и не стал на него отвечать.

— Так же сильно он ненавидел и других своих коллег, — тихо промолвил он.

Шахин попытался выдавить из себя смешок, но ему это плохо удалось, и слуха Айзенменгера достиг звук, более напоминавший стон.

— Но меня он ненавидел больше всех. Он и Людвиг. — Он подошел к столу и сел. — Это началось сразу, как только я здесь появился. Стали отпускаться ехидные замечания по поводу моей квалификации и качества госпиталей, в которых я стажировался.

Айзенменгер пытался разобраться, что из этого является правдой, а что измышлениями, услужливо подтасованными памятью.

— Конечно, я не осознавал всей степени этой ненависти, пока Льюи не сказал мне. — И тут Шахину удалось рассмеяться.

«Льюи?» — удивился Айзенменгер. Тот не производил впечатления человека, пекущегося об окружающих.

— И что он вам сказал?

— Он сообщил то, что говорил обо мне Людвиг, как он меня обзывал, и процитировал высказывания Милроя о том, как я получил место.

— И что же говорил Милрой?

Шахин поднял на него взгляд, потом устало опустил глаза и, словно приняв решение, ответил:

— Если вы читали то, что содержится в этой коробке…

Однако Айзенменгер хотел знать точку зрения Шахина, а не домыслы Милроя.