Должен сказать откровенно, что мой интерес к Гарри носил в значительной степени академический характер. «Твой маленький эксперимент» – вот как говорила об этом Карен. Я действительно специализируюсь в области криминологии, и любой человек на моем месте просто не мог не восхищаться таким колоритным персонажем, как Гарри. Это было бы противоестественно. Впрочем, именно об этом мы с Карен часто спорили. «Этнографический метод, основанный на принципе „включенного наблюдателя“» – так я определял свой подход. Карен называла его «методом служителя в зоопарке».

Я совершенно искренне считал, что сложившиеся между мной и Гарри отношения носят диалектически-дискуссионный характер и что из бесед и споров между криминологом и преступником действительно можно узнать что-то новое и важное. Разумеется, я ошибался.

Помнится, кто-то из коллег, пытаясь проиллюстрировать суть нашей работы с маргинальными элементами, процитировал Чехова: «Наше дело… не обвинять, не преследовать, а вступаться даже за виноватых, раз они уже осуждены и несут наказание». Именно так я и пытался поступать с Гарри. Но на самом деле я не мог справиться с собственным комплексом вины. Последствия католического воспитания, я полагаю… Думаю, именно поэтому криминология всегда привлекала меня больше других наук. Я считал, что эта отрасль социологии может помочь мне найти компромисс с собственной совестью.

Гарри, – а его письмо подтвердило это еще раз, – мучился угрызениями совести совсем не так сильно, как я. Его универсальным оружием был цинизм. Оправдывая свои преступления, он пользовался замысловатой научной терминологией. Да и глубина раскаяния, которое Гарри считал нужным продемонстрировать, отнюдь не соответствовала тяжести его поступков. Пресса издевалась над ним как могла. Один из обозревателей едко высмеял наукообразный лексикон Гарри, противопоставив ему взятые из повседневного языка понятия, емко и точно характеризующие совершенные им преступления. После того как автор назвал вещи своими именами, он не без иронии заключил, что «социология в британских тюрьмах подчас становится дополнительным наказанием» и что «ее следует немедленно запретить как чрезмерно жестокое средство воздействия на осужденных».

Никто из журналистов так и не догадался, в чем заключались подлинный смысл и назначение письма. Да, это, безусловно, был трюк, способный привлечь внимание к делу Гарри и доказать, что он действительно перестал быть тупым садистом, что он стал образованным человеком, а главное – «перевоспитался». Был в письме и еще один смысловой слой. Гарри издевался. Использованная им научная терминология звучала как жестокая насмешка над моей утраченной верой в систему социологических теорий. Верой, которую он сам разбил вдребезги.