События нынешнего дня: долгое восхождение на Хамфрис-Пик, пещера с ее жуткими декорациями, торопливый спуск на ранчо после сообщения об очередном убийстве – отодвинули на второй план заботы о хлебе насущном. К тому же то, что им предстало в пещере, едва ли способно возбудить аппетит. Никому из них мысль о еде даже в голову не пришла.
Перед отъездом из «Высокого неба» Эйприл позвонила Сеймуру в дом Карела Торенса. Она снова воспользовалась его любезностью и тем, что у него как раз выдался свободный день. Карел с удовольствием согласился, и Сеймур был безумно рад. Эйприл всегда со спокойной душой оставляла сына у соседа, но теперь, после всех пережитых потрясений, сердце у нее сжималось от тревоги.
Карел подошел почти сразу.
– Привет, Карел, это Эйприл. Как у вас дела?
– Все хорошо. Весь день шпаклюем и красим лодку.
Голос такой спокойный, ни о чем не ведающий; Эйприл остро позавидовала ему в этот момент.
– А где вы?
– У меня в гараже.
Хоть она и твердила себе, что ее страхи преувеличенны, но все же не смогла сдержать облегченного вздоха: у Карела в гараже надежный бетонный пол.
– Очень хорошо. Ждите меня, я скоро буду.
Когда они выехали на шоссе, ведущее во Флагстафф, все машины уже зажгли фары. И в домах, стоящих вдоль дороги, весело и успокаивающе вспыхивали окна. За ними люди мирно ткут каждодневное полотно своей жизни. Едят, пьют, смеются, читают, любят друг друга, разговаривают обо всем и ни о чем. То, что она сочла бы не стоящей внимания банальностью, теперь казалось недоступным и достойным зависти.
Пыхтенье пса напомнило ей, что она не одна в машине. Она повернулась к Чарли. Профиль индейца казался темным изваянием на фоне окна, за которым мелькали огоньки, а его присутствие – единственной преградой угрозе, надвигающейся извне.
Эйприл снова устремила глаза на дорогу и проговорила, уже не глядя на него:
– Ты все видишь, да, Чарли?
– Да.
В односложном ответе не было ни грана бахвальства.
– И ничего хорошего.
– Нет. Ничего.
Голос поведал ей об усталости от этого мира. Необратимой усталости, не знающей ни пота, ни отдыха.
В душе Эйприл шевельнулась нежность к старому индейцу, смешавшись с почтением, которое она всегда к нему испытывала.