— Под завалами сцены пожарные нашли обгоревший труп. Предположительно женщина, — сообщил он. — Тело не поддается идентификации. Кто это? Кассирша? — ни к кому конкретно не обращаясь, размышлял Мартынов.

У Тихона опять все заныло внутри и сжалось. Он вновь вспомнил крик из-под сцены, прозвучавший перед тем, как огонь вырвался наружу, и отрицательно покачал головой.

— Ты знаешь, кто это? — вопросительно уткнулся в него лейтенант.

Тихон кивнул.

— Кто?

Тихон взял у медсестры какой-то бланк, авторучку и на обороте написал: «Убийца четырех девушек».

Лейтенант некоторое время тупо смотрел на листок, потом перевел взгляд на Заколова.

— Но кто это? — лейтенант был крайне удивлен.

Тихон решительно написал на листке имя и пошел к выходу. Он не хотел, чтобы в уголках его глаз заметили выступившие слезинки.

Лейтенант ошарашено смотрел на выведенное рукой Заколова женское имя.

— Постой! Но почему она? — крикнул Мартынов, но Заколов уже вышел из помещения.

Стояла глубокая ночь. Во дворе госпиталя было прохладно, но отнюдь не темно. Многие окна главного корпуса ярко светились. У проходной за забором Тихон увидел большую взволнованную толпу людей. Это были родственники, пытавшиеся выяснить судьбу своих близких. Охрана, усиленная патрулем из двух солдат и офицера, решительно преграждала вход.

Как только Тихон вышел за ворота, его со всех сторон обступили взволнованные женщины. Все наперебой задавали вопросы:

— Как там? Что с ребятами?

— А Лену Егорову ты, сынок, не видел?

— А Мишу ты знаешь?

— Танечку, Танечку не видел, она в новых джинсах и белой футболке была.

Тихон успокаивающе поднял руки, дождался тишины и, несмотря на резкую боль под повязкой, громко выговорил:

— Все живы! Тяжелых нет!

Он прижал руку к щеке, где нестерпимо жег потревоженный шов, и прошел сквозь расступившуюся толпу. Тут к нему подбежал Сашка.