– Я не знаю, что делать, как уменьшить боль. Должно быть что-то, какая-то отдушина. Если этого нет, если ни суд, ни закон ничего не могут, что нам остается?

– Скорбеть, глупый. – Она подождала, пока он поднимет глаза. – Тим. Мы не жертвы. Мы родственники жертвы.

Он вникал в это несколько минут, потом тихо сказал:

– Это чертовски глубокое понимание проблемы.

Дрей медленно вздохнула, как будто готовилась войти в воду:

– Сегодня я в первый раз пошла в продуктовый магазин. Делала покупки не на троих, даже не на двоих. Я не пошла в ряд с конфетами, потому что Джинни, ну знаешь… Я купила меньше продуктов, только для себя, подошла к кассе, и у меня получилось тридцать с чем-то долларов. Так мало, что я чуть не разрыдалась… – Ее голос дрогнул. – Я не хочу делать покупки для одной себя.

Он почувствовал, как по телу разлилось облегчение:

– Андреа, я… – Он вдруг резко сел. – Подожди минуту. Ты не ходила в магазин в день перестрелки в «Марциа Доме»?

– Я не могла даже с дивана подняться. А в чем дело?

– Аист сказал, что именно в тот день он залез к нам и поставил жучок в мои часы. Я их оставил дома.

– Не может быть. Я была здесь целый день. Они, должно быть, следили за тобой дольше. Ты знал, что они манипулируют тобой с самого начала…

– Я должен поговорить с Дюмоном. Ему можно доверять.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю. Шкурой чувствую.

Дрей продолжала сидеть, прислонившись к стене и глядя на него влажными глазами.

– Иди сюда, – сказал он.

Она поднялась, хрустнув коленками, подошла к кровати Джинни и легла, положив голову ему на грудь. Он протянул руку и за затылок притянул ее к себе. Она прижалась к нему, как животное, как ребенок. Они молчали, дыша в едином ритме.

– Я чувствую себя так, словно мы только что нашли друг друга, – сказал Тим.

Телефон в переднем кармане его джинсов завибрировал. Дрей отодвинулась от него; ее колени и локти упирались в матрас, а подбородок лежал у него на животе.