Это его замечание потом широко цитировалось в прессе.

Помимо всего прочего, начавшийся судебный процесс как нельзя лучше подходил Чотасу. Здесь было все – романтический ореол, шик, страсть и убийство. В таких условиях он мог наилучшим образом проявить себя перед судом присяжных. В одном Демонидес не сомневался: Чотас пойдет на все, чтобы выиграть это дело. Но и Демонидес ни перед чем не остановится, чтобы не уступить ему. Государственный обвинитель понимал, что у него имеются веские доказательства вины подсудимых. Даже если Чотас сумеет очаровать присяжных заседателей и уговорить их пренебречь уликами, ему не удастся повлиять на трех судей. Поэтому, начиная свое первое обращение к суду присяжных, государственный обвинитель был полон решимости. Правда, в глубине души он все-таки испытывал некоторое беспокойство.

Демонидес уверенно, четко и с большим искусством изложил предъявляемое подсудимым обвинение. По закону старшиной присяжных являлся чиновник органов юстиции, и все свои правовые доводы Демонидес обращал к нему, а общие рассуждения – к остальным присяжным заседателям.

– В ходе настоящего процесса, – заявил Демонидес, – государство берется доказать, что оба этих человека вступили в преступный сговор с целью преднамеренного убийства Кэтрин Дуглас, поскольку она мешала осуществлению их замыслов. Ее единственным преступлением была любовь к своему мужу, и за это она поплатилась жизнью. Оба обвиняемых находились на месте преступления. Только у них были мотивы для подобного убийства и возможность его совершения. Мы неопровержимо докажем...

Демонидес говорил по существу и быстро закончил свою речь. Наступила очередь защиты.

Публика с большим интересом наблюдала, как Наполеон Чотас неловко собрал свои бумаги и приготовился произнести вступительную речь. В нем чувствовалась какая-то скованность. Внешне Чотас выглядел неуверенным в себе. Казалось, что само присутствие в зале суда наводит на него священный трепет.

Глядя на Чотаса, Уильям Фрэзер невольно восхищался его искусством. Если бы Фрэзер однажды не провел с ним вечер на приеме в английском посольстве, то, вероятно, тоже принял бы его поведение за чистую монету. Фрэзер видел, как готовые помочь Наполеону Чотасу присяжные заседатели подались вперед, ловя каждое слово его речи, которую он произносил мягким и тихим голосом.

– Эту женщину, сидящую на скамье подсудимых, – обратился Чотас к присяжным, – привлекают к ответственности не за убийство. Убийства никто не совершал. Если бы таковое имело место, я уверен, что мой блестящий коллега, господин государственный обвинитель, не преминул бы показать нам труп жертвы. Однако он не сделал этого. Следовательно, мы имеем все основания полагать, что трупа не существует. Таким образом, ни о каком убийстве не может быть и речи.