Мы с Динджером смотрели на них, укутанные в одно одеяло, улыбаясь, словно спасшиеся после кораблекрушения.
— Американ? — спросили охранники.
— Нет, англичане.
— Не Тель-Авив?
— Нет. Англичане. Англия. Лондон.
— А, Лондон. Футбол. «Манчестер юнайтед». Футбол. Хорошо.
— Да, «Ливерпуль».
— А, «Ливерпуль». Бобби Мор! Хорошо.
Больше мы не сказали ни слова. Дверь плотно захлопнулась. Я повернулся к Динджеру, и мы хором пробормотали: «Придурки!» и разом прыснули.
В мисках оказалась горячая жидкость, обладающая слабым привкусом лука. В кувшине было около четырех пинт воды, которая на вкус показалась нам лучше марочного шампанского. Теоретически после длительного воздержания нужно не торопиться и пить маленькими глотками. Мы же не могли рассчитывать на то, что ублюдки не ворвутся в камеру и не вырвут кувшин из-под самого носа, поэтому нам пришлось выпить всю воду залпом. Вся беда в этом случае заключается в том, что единственным следствием оказывается ощущение влаги во рту да распухший живот.
Мы попробовали вытянуться на полу. Наручники обуславливали то, что лежать мы могли только на спине. Мы накрылись одеялом, и я уставился в потолок. Вскоре у меня засвербило в носу. От Динджера воняло, воняло невыносимо.
— Бедная твоя жена, — пробормотал я. — Подумать только, ей приходится каждую ночь спать рядом с такой вонючей тварью — наверное, это все равно что ночевать в логове гризли.
Но всего через минуту-другую я ощутил пугающе знакомое желание. Наверное, виной всему был лук.
— Динджер, дружище… мне хочется пукнуть.
Динджер неохотно приподнялся в полулежачее положение, держа руку в воздухе, чтобы я смог отодвинуться от него как можно дальше.
Я завозился с брюками, расстегивая их, при этом стараясь не затянуть храповик наручников.
— Твою мать, скорее же, — простонал Динджер. — Я жутко хочу спать.
Наконец мне удалось принять нужное положение, и я исторг содержимое своей задницы. Шлепки жидкого, липкого дерьма брызнули во все стороны.
— Поздравляю, твою мать! — в негодовании воскликнул Динджер. — Это мой дом, это… наверное, у себя дома ты бы так делать не стал?
Я не мог ничего с собой поделать. Меня словно прорвало.