Светлый фон

— Энди, спрашиваю тебя в последний раз: ты знаешь, где вы приземлились?

— Нет, я понятия не имею, где мы приземлились. Я же вам говорил, больше я ничего не могу сказать. Я больше ничего не знаю. Зачем вы постоянно задаете мне вопросы? Честное слово, я ничего не знаю. Я хочу вам помочь. Больше всего на свете мне хочется вернуться в Англию.

Тон Голоса постепенно менялся. Становился все более строгим и мрачным.

— Какой запас топлива берет на борт вертолет?

— Даже приблизительно не представляю. В таких вещах я совсем не разбираюсь. На вертолетах я просто летал, мне ровным счетом ничего не известно об их устройстве.

И это действительно более или менее соответствовало истине. Я никогда не стремился узнать техническую информацию, которая не требовалась мне непосредственно. Относительно оружия мне нужно знать только то, как работает оно, какими боеприпасами стреляет и что делать в случае неисправности. Мне нет никакого дела до начальной скорости пули и прочей подобной чепухи, потому что от нее нет никакой практической пользы. Надо прицелиться, нажать на спусковой крючок, прогремит выстрел, и пуля уйдет в цель. Этот же самый принцип относится к вертолетам и остальной технике. Подобно большинству профессиональных солдат, я с неприкрытым подозрением отношусь к тем, кто держит в голове обилие статистического мусора. Нередко за этим человек скрывает собственную некомпетентность. Пусть он знает назубок ворох всякой чепухи; в конечном счете значение имеет только то, как все это применяется на практике.

Впрочем, сейчас подобные вопросы не имели никакого смысла; все эти сведения можно было запросто узнать из справочника «Джейн». Однако на это уходило время, что было совсем неплохо, и меня не били.

Я сидел, как обычно, изображая недоумение и покорность. Единственная проблема заключалась в том, что иракцы все больше и больше заводились, обвиняя меня в том, что я не хочу им помогать. Однако, наверное, мои ответы звучали убедительно, потому что я на самом деле говорил правду. Я действительно ни хрена не смыслил в технике.

— Как опускается грузовой люк?

— Нужно нажать какую-то кнопку.

— Где находится эта кнопка?

— Не знаю…

В конце концов иракцы сдались, и меня отвели обратно в камеру. Там было темно. Мне с глаз сняли повязку, но наручники оставили. Я уже давно перестал чувствовать пальцы. Запястья настолько распухли, что полностью скрыли браслеты. Руки стали похожи на воздушные шары.

Я слышал, как затем таскали на допрос Динджера, потом снова пришли ко мне. По моим прикидкам, это был третий допрос в течение двадцати четырех часов. Этот раз получился самым жутким, потому что меня забрали в кромешной темноте.