— Что случилось? — спросила Петра у офицера, который принес Таню.

— Безмозглый ублюдок начал стрелять. Ранил нашего парня в руку и ногу. Надеюсь, ничего серьезного.

— Что с Матичем? — спросила Петра, покачивая плакавшую Таню.

Офицер сделал жест, словно перерезая себе горло:

— У нас не было выхода. Чертова работа. Иногда такое случается, но не подумайте, что мы все время стреляем.

— А что делать, если на тебя наставляют оружие? — посочувствовала парню Петра. — Послушайте, мне надо увезти отсюда девочку. Скажете вашему командиру, что я уехала? Нам нужно сочинить рапорт, но думаю, это подождет до утра.

Он кивнул:

— Я все передам.

Петра зашагала прочь от фермы, жалея, что ее машина припаркована довольно далеко. С каждым шагом Таня становилась все тяжелее, и Петра не знала, хватит ли ей сил донести ребенка до места. «Ну и денек», — подумала она, с трудом передвигая ноги. И вдруг она вспомнила, что давно не слышала ничего о Кэрол. Наверное, ее ждет рапорт о вчерашней встрече Кэрол с Радецким, но, чтобы добраться до почты, ей потребуется еще пара часов. Надо доставить Таню к матери и убедиться, что им ничто не грозит. А завтра она организует первый допрос Марлен, и, дай бог, чтобы у них было достаточно улик для суда над Радецким в Германии, а не в либеральной Голландии.

Предстоит тяжелая работа. Но стоит потрудиться, чтобы посадить Радецкого на скамью подсудимых и надолго отправить за решетку. Петра усмехнулась, несмотря на сильную боль в спине. Господи, до чего же она любит свою работу.

*

Наконец-то Кэрол могла отдохнуть. Марийке долго продержала ее у компьютера, заставив подробно писать о деятельности всех и каждого, и Кэрол было неприятно, что она почти ничем не могла помочь ей. Нечего беспокоиться, одернула она себя. Потом она провела какое-то время в роскошной ванной и впервые со дня приезда в Берлин позволила себе по-настоящему расслабиться. К тому же она обнаружила кабельное телевидение с английскими фильмами по вечерам, так что легла на диван в шелковом кимоно Кэролин Джексон, решив насладиться черным юмором «Неглубокой могилы»^[18] с бокалом белого вина «Сансерр».

Едва Кристофер Экклстон спрятался с деньгами, как зазвонил домофон. Удивленная Кэрол убрала звук, лениво поднялась и пошла к двери. Единственный, кто может звонить, это Радецкий, подумала она. Видеть его у нее не было настроения, да и одета она была не для свидания, но решила все же отозваться, а потом отделаться от него.

Она взяла трубку:

— Кто это?

— Это я, Тадеуш. Могу я подняться?

— Тадзио, я работаю. Мы не можем встретиться завтра?