Они держали путь на восток по Карл-Маркс-аллее, потом выехали на край Лихтенберга. Теперь Петра была второй, сразу за внедорожником. Неожиданно «мерседес» свернул к фабричному зданию возле сортировочной, где стояли железнодорожные вагоны. Внедорожник проехал мимо, а Петра выключила фары, прежде чем свернуть. Она держалась на приличном расстоянии, не теряя из виду задние огни «мерседеса». На мгновение ярко вспыхнул стоп-сигнал, и опять стало темно. Петра выключила зажигание, опасаясь, как бы ее автомобиль не привлек к себе внимание. Тут она в зеркало заднего вида заметила еще одну машину, в которой сидел Акуленок и которая чернела на фоне склада. Выключив свет, Петра вышла из машины и аккуратно закрыла дверцу, вовремя остановив себя, чтобы по привычке не хлопнуть ею. Взяв в руку «вальтер», она оставила сумку у дверцы со стороны водителя.

За ее спиной уже сошлись семь теней.

— Радецкий совсем близко. Ярдах в пятидесяти, — тихо проговорила Петра. — Надо проверить. Разойдемся. Заходим спереди и сбоку. Если Тони там, я вхожу первая. Потом спецназ. Акуленок, остаешься снаружи и прикрываешь нас. Все согласны?

Командир усмехнулся, сверкнув белыми зубами:

— Звучит неплохо. Я иду с вами. Вы двое — слева. А ты вместе с Акуленком справа. Соединимся с фасада, если все чисто.

— Мы идем с вами, — вмешался Морган.

— Нет, — твердо сказала Петра.

— Послушайте, я не знаю, чем Тони, черт бы его побрал, занимался в моей операции, но он англичанин, и я не собираюсь сидеть в сторонке. Держу пари на свою пенсию, что провел куда больше подобных операций, чем вы, детектив Беккер.

— У вас есть оружие? — спросила Петра.

— Нет.

— Тогда вы будете лишь мешать.

— Я буду держаться подальше.

— Мы теряем время, — пробурчал командир. — Пусть идет. Если его убьют, это не наша забота.

Петра, сдавшись, подняла руки:

— Отлично. Вы идете с нами, но эта бумажная крыса… — она показала на Гэндла, — он останется с Акуленком.

Морган кивнул:

— Ладно. Пора начинать.

*

Кто-то схватился за брезент, выкатив Тони на твердый бетонный пол. Он чувствовал, как болит тело, с которого брезент содрал кожу, однако лежал тихо, разве что моргал глазами на ярком свету. У него не осталось сил. Радецкий встал над ним, скрестив на груди руки.

— Ты солгал мне, — проговорил он, словно беседуя с Тони. — Дарко, пожалуйста, вынь у него изо рта тряпку.