– Понимаю, – замечает доктор Гольдман своим самым профессиональным тоном.

Она говорит так, чтобы удержаться от восклицания «Боже мой!» или чего-нибудь в этом же роде. Ханна пытается сохранять беспристрастие и независимость, но это у нее не получается. Вот почему она позволяет звонить ей, когда мне вздумается. Ханна Гольдман занимает промежуточное положение между холодным профессионализмом и яростной приверженностью в духе Натана Малика.

– Ты веришь тому, что рассказал дед?

– Он никогда не лгал мне раньше. Если не считать этого случая, я имею в виду. Он сказал, что не говорил правды, чтобы защитить меня. Но у меня всегда было чувство, что в истории, которую они рассказали мне, когда я была маленькой, что-то не так.

– У тебя сохранились какие-то воспоминания о тех событиях, которые он описал?

– Нет. Но в последнее время я много думаю о подавленных воспоминаниях.

– Почему?

– Это имеет отношение к делу об убийствах, над которым я работаю.

– Эти убийства были совершены здесь, в Новом Орлеане?

– Да.

– Понимаю.

– Вы верите в подавленные воспоминания, Ханна? Я хочу сказать, верите ли вы, что человек способен полностью вытеснить что-то из своего активного сознания?

– Да, верю. Это довольно-таки запутанный вопрос. О нейромеханике памяти нам известно очень мало. Но в настоящее время имеются доказательства того, что люди, перенесшие травмы, испытывают диссоциацию, после чего у них развивается амнезия в отношении этих событий. Странность данного случая в том, что у тебя это происходит наоборот. Тебе вручили свидетельства насилия еще до того, как ты начала вспоминать это. Учитывая проблемы, с которыми мы работаем в течение столь долгого времени, эту информацию можно считать самым большим подарком, который ты когда-либо получала. Я знаю, сейчас тебе трудно с этим согласиться, но, думаю, я права.

– Угу.

– Послушай меня, Кэт. Наступил очень опасный период. Я хочу видеть тебя у себя в кабинете как можно быстрее.

– Я уже говорила, сейчас я за городом.

– В таком случае тебе нужно туда вернуться. Ты пьешь?

– Я не пила уже… долгое время. Я беременна.

– Что? – На этот раз Ханне не удается скрыть, что она потрясена.

– Я знаю, что мне следовало позвонить вам. Но я пока справляюсь.