— Я закурю?

Грант кивнул. Мьюр полез в карман пиджака и осторожно вытащил портсигар из слоновой кости. Щелчком раскрыл его. Закурив сигарету, бросил спичку в поток. Течение подхватило ее и, закрутив, понесло к водопаду. Мьюр проводил ее взглядом.

— Ты ошибся в выборе, — беззлобно произнес он. — Еще увидишь. Эти янки все испортят.

— Я ничего не выбирал. Это вы за меня выбирали.

Мьюр глубоко затянулся. Дым словно надул его — он стал повыше ростом, задрал подбородок.

— Думаю, когда мы вернемся, меня повесят.

Грант пожал плечами:

— Мы же официально не воюем.

— Лучше бы воевали. Тогда бы меня расстреляли. И я мог бы умереть с сигаре…

— Ты, красный ублюдок, предатель, сукин сын!

Мимо Гранта что-то мелькнуло. Мьюр стиснул кулаки, чтобы защититься, но это был вялый, не наполненный силой жест. Инерция движения вынесла Джексона прямо на Мьюра. Они начали бороться на краю обрыва и, так и не выпустив друг друга из захвата, рухнули вниз.

Грант подбежал и заглянул за край скалы. И увидел только всплеск и больше ничего. Над обоими сомкнулась темная вода. Через несколько минут там, где водоем у подножия водопада вытекал в реку, на поверхности показались тела. На миг они замерли на краю слива и исчезли из виду.

Грант отвернулся. Его нога что-то задела. Предмет проехал по мокрому камню и остановился, застряв во мху. Это был портсигар Мьюра. Тускло-белая, как смерть, слоновая кость, таращилась на него из черного мха, словно глазное яблоко.

Глава тридцать третья

Глава тридцать третья

Оксфорд. Летний триместр, 1947 год

— Гомер вовсе не хотел, чтобы щит Ахилла считали реальным, настоящим предметом. Щит, как он описан в «Илиаде», — метафора мира, созданный богом плоский мир, окруженный рекой Океаном, где лежат все звезды, солнце и луна, мир и война, торговля и сельское хозяйство, работа и отдых, боги, люди и звери. — Студент поднял тревожный взгляд.

Он ввернул этот пассаж в отчаянной попытке протянуть время, отведенное на встречу с преподавателем. Преподаватель вроде пока ничего не замечал. Студенту не приходило в голову, что тот не меньше, чем он сам, хочет, чтобы часы занятий текли как можно менее болезненно.

— Но по-настоящему этот сияющий предмет создан из слов, а не из металла. Поэт явно хочет, чтобы его публика оставила свое неверие, пока сам он отвлекается на экфрасис. Такой громоздкий доспех был бы очень неудобным на поле боя. Несмотря на всю поэтическую убедительность и реалистичность, мы, к сожалению, должны признать щит фикцией, роскошным плодом воображения Гомера, творившего в те времена, когда оружейные технологии бронзового века были всего лишь легендой.