Прокопио пробормотал что-то невнятное, и его покрытая синяками рука сжалась в кулак.
— Без толку теперь сожалеть об этом.
— Что я могу сделать для вас?.. Пожалуйста… я…
— Ничего. — Заплывшие глаза скользнули по её лицу. — Тем не менее приятно видеть вас, Шарлотта. Приятнее, чем моих привычных стражей, почти так же приятно, как этого бездельника Паоло!
Она достала из пакета коробку с ореховыми меренгами, присланными работниками его кафе. Он взял одну и откусил.
— Недурно. Вы пробовали? Не так хороши, что получаются у меня, но мой помощник делает явные успехи.
— Паоло говорит… вы не собираетесь рассказывать о том, что случилось с вами и с немой в Сан-Рокко.
Он принялся за вторую меренгу.
— Пуканье монашки — так это у нас называется, слыхали?
— Могу я чем-то помочь?
— Ну хорошо, можете. Найдётся клочок бумаги, карандаш?
Шарлотта терпеливо ждала, пока он быстро[object Object]-то.
— Вот, — через несколько минут сказал он, возвращая её записную книжку. — Отдайте это Козимо, а он найдёт, кому это пригодится.
Она просмотрела несколько страничек, покрытых ям удивление умелыми рисунками и подписями к ним, написанными чётким почерком.
— Что это? Я не понимаю.
— Это очень важно и совершенно секретно, — улыбнулся Прокопио.
— Но всё же, что это такое?
— План участия моего кафе в ежегодной сельскохозяйственной ярмарке.
— Сельскохозяйственной ярмарке!
Он принялся объяснять наброски, она внимательно слушала, сначала думая, что это какой-то шифр, секретное послание, которое он хотел передать на волю. Но, поняв, что весь секрет состоит в пропорциях молотого миндаля и сахара, почувствовала гнев, поразивший её саму, но с гневом пришло ещё более поразительное чувство благодарности за то, что она ещё способна на гаев, а не только на тупую, молчаливую злость, которая так долго наполняла её. «Гнев — это живая, громогласная, даже созидательная сила, — говорила она себе. — Если я могу чувствовать гнев, значит, я ещё не стара, какие бы фокусы ни вытворяла природа со мной, суша и морща кожу на руках, добавляя седины в волосы».