— Граф Маласпино… — заговорила Шарлотта, не сумев удержаться. — Он сказал, что Сан-Рокко был уничтожен партизанами в отместку за пособничество жителей немцам.

Прокопио резко опустился на стул, будто кукловод снова отпустил нити, державшие ноги марионетки.

— Граф сказал вам, что они были пособниками? Хорошо, пусть они будут пособниками!

Покидая участок, Шарлотта задержалась, чтобы попросить у Луиджи позволения забрать канарейку.

— Извините, синьора Пентон, но канарейки нет.

— Как нет? Я слышала, как она поёт, когда пришла сюда час назад.

— Может, она надоела боссу, не знаю.

— Не спросите у него, куда он дел её, Луиджи?

— Босс вышел на несколько минут, синьора.

Как ни ненавидел Луиджи шефа, он не осмелился признаться симпатичной даме-англичанке, что никто ещё не слыхал, чтобы его начальник отсутствовал в это время дня, разве что когда за ним приходила жена, женщина с лицом как дверь тюремной камеры. Равно как никто не слыхал, чтобы он присутствовал в спальне маленького домика на крутом склоне в одном из менее аристократических предместий Урбино, куда он наверняка и нёс в этот самый момент канарейку.

— Когда вернётся, спрошу.

♦

— Донна? — сказал Паоло девушке, молча сидевшей напротив. Они не разговаривали с тех пор, как он позвонил ей после ланча в поместье графа. — Донна, ты…

— Нет, ты не можешь винить копов. Я имею в виду, что та немая старуха была как безумная тогда во дворце.

— Держать её под замком, однако… именно этим они грозят. — Он подождал секунду, чтобы она осознала последствия своего поступка, затем спросил: — Пойдёшь со мной навестить её?

— Ненавижу больницы. Там пахнет мочой и дезинфекцией.

Паоло рассказал, насколько красива больница, больше похожа на музей, с фресками на стенах, посмотреть на которые приезжают издалека множество людей.