Пэйджит подался вперед:

– Если бы чувство юмора не изменило мне в этой ситуации, я бы сказал, что у нас кризис доверия.

– Прости. Но я стараюсь быть правдивой.

– И я правдив. По крайней мере, пока не найдена вторая кассета, в ней – наихудшее для меня.

– Да, – вяло подтвердила она. – Наихудшее.

– Ты избегаешь моего взгляда, потому что уже приговорила меня, а следовательно и Карло, к провалу? Недаром говорят: глаза – зеркало души.

Мария обернулась к нему и открыла глаза. У нее был еще более беззащитный взгляд, чем в ту ночь в Вашингтоне, когда он узнал, кто она и что она…

– Что тебе нужно от меня?

– Правду, хотя бы в каком-то приближении. В противном случае, если и сейчас будешь лгать, я ухожу – и будь что будет.

Она молча смотрела на него.

– Расскажи мне о Стайнгардте, – потребовал он.

– Я была у него только раз. Пять лет назад, пробыла два часа. И больше к нему не приходила.

– Почему?

– Это как на исповеди: рассказывай, и все. – Она слегка пожала плечами. – И такое ощущение, что всё вокруг охотится на тебя: он сам, комната, магнитофон.

Она помолчала.

– А знаешь, индейцы верят, что фотография крадет душу человека. Когда я ушла от него, у меня было ощущение, что меня два часа обыскивали.

– Больше ты не видела тот сон?

Лицо Мария окаменело.

– Тебя это не касается.

Пэйджит посмотрел на нее: