– Но это же не прежний перепуганный семилетний малыш, это совершенно другой человек.

– Меня удивляет, насколько он изменился. Но большинство детей, узнав суровую правду о своих родителях, переживают это в одиночестве. Что несколько проще, чем обрести громкую славу сына женщины, которая – и без того уже обвиняемая в убийстве – пятнадцать лет назад препятствовала свершению правосудия, несет моральную ответственность за убийство свидетеля и рука об руку с отцом лжесвидетельствовала перед сенатом Соединенных Штатов. – Пэйджит покачал головой. – А что ваша мама сделала бы в этом случае?

Терри смотрела в пол.

– Я не знаю, Крис. Действительно не знаю. Слова прозвучали устало и отстраненно.

– Извините. Я понимаю: вы разочарованы.

– В чем?

– Во мне. – Вдаваться в подробности ему не хотелось. – Смотрите, ведь я могу избавить вас от этого дела, помогу найти другую работу…

– Нет. – Терри встала. – Вы даже не понимаете, да?

– Не понимаю чего? – удивленно переспросил он.

– Вы же говорили, что я ваш друг. Значит, я должна заботиться о вас, как о друге. – Ее глаза снова ожили. – Вы гораздо лучше, чем думаете о себе, вот почему я так огорчена всем этим. А вы видите только то, что я обижена. Мне же не пятнадцать лет.

Пэйджит нерешительно посмотрел в ее глаза:

– Вы мне ничем не обязаны, Терри. Я выбрал вас в друзья. Не вы.

Легкая улыбка тронула уголки ее губ.

– Иногда, – проговорила она, – вы действительно безнадежны.

Пэйджит молча смотрел на нее. В это время зазвонил телефон.

– К вам Мария Карелли, – сообщила секретарша. Пэйджит продолжал смотреть на Терри.

– Пусть войдет, – распорядился он.

Когда Мария, войдя, стала с откровенным любопытством рассматривать Терри, Пэйджит понял, что они никогда прежде не встречались.

Было очень странно видеть их, стоящих лицом друг к другу: Мария почти на полфута выше, от нее так и веет искушенностью и волей; Терри заметно моложе, во взгляде – интеллект, понимание. Они были очень разными.