– А ты знаешь, – взорвалась Мария, – почему я пошла в номер Ренсома?

– Конечно. Чтобы убить его.

– Нет. – Голос Марии был полон боли и гнева. – Чтобы делать все, что он захочет. Чтобы ты и Карло никогда не услышали эту запись.

– Очень трогательно слышать, – отозвался он, – на какие жертвы ты пошла ради меня. С такой виной жить нельзя.

Мария еще больше побледнела. Она стояла в пол-оборота к нему, с лицом, мокрым от слез, со скрещенными руками, как будто обнимая себя. Плечи дрожали, она выглядела несчастной и одинокой.

Пэйджит молчал и просто смотрел на нее. Его лицо выражало крайнее презрение.

Неожиданно Мария села на ковер. Спрятав лицо в ладонях, она судорожно рыдала, потом рыдания перешли в звук, похожий на визг. Все, что случилось с Ренсомом, ложь и мучения, последовавшие за этим, были страшным напряжением для ее нервов. И теперь эта вторая кассета сокрушила ее: Пэйджит не мог даже представить себе Марию Карелли такой, какой она была теперь перед ним.

Он ждал, пока взвизгивания не оборвались. Пересек комнату, встал над ней, держа кассету в руке.

– Тогда расскажи мне. – Спокойствие в его голосе было гневным, едва сохраняемым. – Все. Но только глядя мне в глаза.

Еще один долгий момент Мария прятала лицо в ладонях. Потом подняла его, чтобы встретить взгляд Криса.

– Я пошла к нему не по своей инициативе.

– Не по своей инициативе? Так, может быть, ты его и не убивала?

Мария хотела что-то сказать, но промолчала.

– Убила его я, – наконец произнесла она после паузы.

– Тогда рассказывай, – повторил Пэйджит.

– Хорошо, – неожиданно спокойно ответила она. – Но я не могу говорить об этом, когда ты стоишь надо мной.

Пэйджит удержался от грубого ответа, хотел осадить ее, потом решил, что не стоит.

В следующий момент он уже сидел на полу, поджав ноги по-турецки, в нескольких футах от нее.

– Можешь начать с первого звонка Ренсома.

Мария разглядывала свои руки.