Светлый фон

 

«Я не знаю, что будет дальше».

Он ехал обратно в Бостон, и воздух, врывавшийся в открытое окно его машины, был заметно прохладнее. Ночью пришел холодный фронт из Канады, и в городе стало легче дышать. Он думал о Мэри, своей сладкой Мэри, о галстуках, которые она ему никогда не завяжет. Двадцать лет совместной жизни оставили много воспоминаний. Шепот в ночи, интимные шутки, целую историю. Да-да, историю. Супружеская жизнь как раз и соткана из таких мелочей, как подгоревший ужин, ночные заплывы, и множества других, незримо связывающих двух людей. Они вместе были молодыми, вместе вступили в зрелый возраст. Ни одна женщина, кроме Мэри, не могла стать хозяйкой его прошлого.

А вот будущее было невостребованным.

«Я не знаю, что будет дальше. Но точно знаю, кто сделает меня счастливым. И думаю, что смогу сделать счастливой ее. И сейчас, в этот момент нашей жизни разве можно мечтать о другом счастье?»

С каждой милей он отбрасывал новый пласт сомнений. И, остановившись у «Пилгрима», направился к дверям решительной походкой мужчины, сделавшего свой окончательный и правильный выбор.

Он поднялся на лифте на пятый этаж, зарегистрировался у администратора и прошел по длинному коридору к палате 523. Тихо постучал в дверь и вошел.

У постели Кэтрин сидел Питер Фалко.

В этой палате, как и у Риццоли, пахло цветами. Утренний свет струился в окно, отбрасывая золотистые лучи на постель и ее обитательницу. Она спала. В изголовье стояла капельница, и солевой раствор поблескивал, переливаясь в трубке словно крохотные бриллианты.

Мур встал по другую сторону кровати, и в комнате повисло долгое молчание.

Фалко нагнулся и поцеловал Кэтрин в лоб. Потом поднялся и пристально посмотрел на Мура.

— Берегите ее.

— Обязательно.

— Я прослежу, — сказал Фалко и вышел из палаты.

Мур занял его место на стуле и взял руку Кэтрин. Бережно поднес ее к губам. И тихо повторил:

— Обязательно.

Томас Мур был человеком слова.

Эпилог

Эпилог

В моей камере холодно. Снаружи дуют свирепые февральские ветры, и говорят, что уже выпал снег. Я сижу на своей койке, накинув на плечи одеяло, и вспоминаю блаженную жару в тот день, когда мы бродили по улицам Ливадии. К северу от этого греческого города протекают две реки, которые в древности назывались Лета и Мнемозина. Забвение и Память. Мы пили воду из обеих, ты и я, а потом засыпали под густой тенью оливы.