Салеттл не ответил.

– Каролина, или Вида, как бы там ее ни звали – она была женой Либаргера, – настаивал Осборн. – Мальчик – их сын.

Салеттл прошептал:

– Кроме того, она была моей дочерью.

– Господи!!

Осборн и Маквей переглянулись; обоих охватил ужас.

– Лечащий врач мистера Либаргера летит в Лос-Анджелес утренним рейсом, – сказал вдруг Салеттл ни с того ни с сего, словно приглашая их присоединиться к ней.

Осборн уставился на него.

– Черт побери, что вы за люди? Вы убили моего отца, свою родную дочь и внука и Бог знает скольких еще. – Голос Осборна дрожал от гнева. – Почему? За что? Чтобы защитить Либаргера? Шолла? Эту вашу Организацию? Почему?

– Джентльмены, – тихо произнес Салеттл, – оставьте Германию немцам. Вы сегодня уже пережили один пожар. Боюсь, что из второго вам не выбраться, если вы сию же минуту не покинете здание. – Он силился улыбнуться, но не смог. Его глаза остановились на Осборне. – Почему-то считается, что это очень трудно, доктор. Вовсе нет.

В мгновение ока Салеттл сунул дуло пистолета в рот и спустил курок.

Глава 124

Глава 124

– Частное предпринимательство, – произнес Либаргер в микрофон, и голос его проник в самые отдаленные уголки Золотого Зала, – немыслимо в эпоху демократии.

Оно возможно лишь тогда, когда народ обладает здравой идеей власти и личности.

Он помолчал и, опершись на трибуну, изучал лица сидящих в зале. Эта его речь звучала не впервые, хотя он несколько видоизменил ее, и большинство уже слышало ее. Он произнес эту речь очень давно, двадцатого февраля тысяча девятьсот тридцать третьего года перед небольшой группой магнатов делового мира. Оратор вступил в союз с богатыми общественными институтами, которые в тот зимний вечер вверили свои капиталы новому канцлеру Германии Адольфу Гитлеру.

Юта Баур вытянула шею, опустила подбородок на руки и полностью отдалась во власть того чуда, которому была свидетельницей, – перед ней с триумфальной речью выступал тот, кто был объектом полувековых мучений, сомнений, тревог и адского тайного труда. Густав Дортмунд, глава «Бундесбанка», сидел у нее за спиной, прямой, как столб; его лицо не выражало никаких эмоций – сторонний наблюдатель, не более. Однако внутри у него все трепетало, ибо он понимал, к чему приблизился.

Эрик и Эдвард со сжатыми кулаками, с вздувшимися от напряжения и стиснутыми белоснежными воротничками шеями сидели, подавшись вперед, словно манекены, ловя каждое слово Либаргера. Их волнение было иным. Всего через несколько дней один из них станет тем, кем был Либаргер. Однако пока не известно, кто именно. Каждое слово Либаргера приближало момент выбора и делало ожидание почти невыносимым.